В ритме реггей падает первый снег,
словно пишет стихи седовласый старец,
и бросает на землю сырые строчки.
Веет эхом. Бледные вены – и смех и грех.
Реквием, нежнее осеннего вальса,
заливает палатки цветочниц.
Первый снег – благозвучное бла-бла-бла.
Пунцовые кисти рябин приправлены
пергаментным мехом. Известковые тучи
шуршат над восковыми домами.
Ослепительная глухота пространства,
словно вскрытая раковина моллюска.
Засыпая не чувствуешь боли.
Время крошится мелом, рисуя облако
на небе, цвета асфальта.
Прохладные волны в ледяной кулак собирают волю.
Бьёт задумчивым колоколом
ржавого крана последняя капля.
В ритме реггей остывает проезжая часть,
остывает дыхание, паровым сгустком
сваливаясь с губной перемычки.
Зевающий ветер играет безлиственной пастью.
Терпение – как шестое чувство.
Движения губ – пустая привычка.
словно пишет стихи седовласый старец,
и бросает на землю сырые строчки.
Веет эхом. Бледные вены – и смех и грех.
Реквием, нежнее осеннего вальса,
заливает палатки цветочниц.
Первый снег – благозвучное бла-бла-бла.
Пунцовые кисти рябин приправлены
пергаментным мехом. Известковые тучи
шуршат над восковыми домами.
Ослепительная глухота пространства,
словно вскрытая раковина моллюска.
Засыпая не чувствуешь боли.
Время крошится мелом, рисуя облако
на небе, цвета асфальта.
Прохладные волны в ледяной кулак собирают волю.
Бьёт задумчивым колоколом
ржавого крана последняя капля.
В ритме реггей остывает проезжая часть,
остывает дыхание, паровым сгустком
сваливаясь с губной перемычки.
Зевающий ветер играет безлиственной пастью.
Терпение – как шестое чувство.
Движения губ – пустая привычка.
Обсуждения Реггей