Снег и свет на подоконнике дышат душа в душу.
Кельтская меланхолия. Сердце вздрагивает шорохом птиц.
Зима прорастает узором папоротника на замёрзшем стекле. Слушаю
пульс ленивых часов, разбивая о белую тишину глиняный сосуд голоса. Искра
ласки, высеченная полднем из рудожёлтого камня солнца,
падает на черепки волглых девятиэтажек, шихтуя вспышки-тени
немых занавесок. Традиционность, бледная, как бумага, сдавливает полусном
ледяную пустошь ладоней. Собираю чёрно-белую мозаику неподвижного тела
в один большой легковоспламеняющийся архив,
и подношу искру ласки. Праздники нагнетают скученность красок,
но, в сущности, скученность – слепок с лица одиночества, где шорохом птиц
дрожит промозглое сердце, и, разлетаясь в пух и прах, брякает ржавой связкой
ключей на подмостках прихожей.
…………………………………………………………………
…………………………………………………………………………
…………………………………………………………………………………
Кельтская меланхолия. Сердце вздрагивает шорохом птиц.
Зима прорастает узором папоротника на замёрзшем стекле. Слушаю
пульс ленивых часов, разбивая о белую тишину глиняный сосуд голоса. Искра
ласки, высеченная полднем из рудожёлтого камня солнца,
падает на черепки волглых девятиэтажек, шихтуя вспышки-тени
немых занавесок. Традиционность, бледная, как бумага, сдавливает полусном
ледяную пустошь ладоней. Собираю чёрно-белую мозаику неподвижного тела
в один большой легковоспламеняющийся архив,
и подношу искру ласки. Праздники нагнетают скученность красок,
но, в сущности, скученность – слепок с лица одиночества, где шорохом птиц
дрожит промозглое сердце, и, разлетаясь в пух и прах, брякает ржавой связкой
ключей на подмостках прихожей.
…………………………………………………………………
…………………………………………………………………………
…………………………………………………………………………………
Обсуждения Зимовье