Октябрь. Проводы солнца.
Утоляя голод,
расширяю границы опустошения.
В свечении бледно-жёлтого
плыву по течению,
стараясь выйти сухим из воды.
Жду свой зелёный,
от пробки до пробки,
пока дождь треплет нервы
обглоданной флоры,
заметая следы на сетчатки,
и зачищая
перспективу
для первого снега.
По законам жанра –
лучше б меня здесь не было;
но здесь – самая лучшая
из
альтернатив,
как докажет, со временем,
переплетение сплетен
в пресной мемуаристике памяти.
Низко-низко,
в плесени луж,
склизко-сизое небо скорбит;
гнилое дыханье Упы,
порывистым ветром,
бьётся о берег сердца,
словно просится на руки;
осень, шурша газетной бумагой,
чадит по-отечески…
Бесконечность – не меньшая скука,
чем распорядок дня;
распорядок дня – не меньшая истина,
чем безразличье осеннего вечера,
чем хрустальная влага на кромке ресниц,
засыпающей, в одиночестве,
женщины.
Утоляя голод,
расширяю границы опустошения.
В свечении бледно-жёлтого
плыву по течению,
стараясь выйти сухим из воды.
Жду свой зелёный,
от пробки до пробки,
пока дождь треплет нервы
обглоданной флоры,
заметая следы на сетчатки,
и зачищая
перспективу
для первого снега.
По законам жанра –
лучше б меня здесь не было;
но здесь – самая лучшая
из
альтернатив,
как докажет, со временем,
переплетение сплетен
в пресной мемуаристике памяти.
Низко-низко,
в плесени луж,
склизко-сизое небо скорбит;
гнилое дыханье Упы,
порывистым ветром,
бьётся о берег сердца,
словно просится на руки;
осень, шурша газетной бумагой,
чадит по-отечески…
Бесконечность – не меньшая скука,
чем распорядок дня;
распорядок дня – не меньшая истина,
чем безразличье осеннего вечера,
чем хрустальная влага на кромке ресниц,
засыпающей, в одиночестве,
женщины.
Обсуждения Секвенции