Я исполняю свой обет подъять скрижали
И начертать на них завет святым и правым.
Перо напрасно столько лет в плену держали,
Оно пробьёт себе простор стихом кровавым.
В чаду зловонном и густом пригоршня света,
Как сердце Данко из груди, разверстой болью.
Отягощённая крестом стезя поэта
При рассмотрении блестит земною солью.
Под кривоблудные слова – срамное дело,
Эпоха юбку задрала как одалиска.
Скатилась с трона голова, покинув тело,
И на поверхности земли от крови склизко.
Князья эпохи суть калифы на минуты,
Жрут в три горлА и развлекаются безпечно.
На Гулливере восседают лилипуты
И возомнили, что гигант уснул навечно.
Пусть богатеет лиходей, не слыша плача,
Пускай жиреет дичь свинячьего полёта.
В аду ведь тоже у чертей своя задача:
Как можно больше уловить в свои тенёта.
Пишу не тем, кто возомнил себя элитой,
Негоже жемчугом пред свиньями бросаться.
На сей земле, невинной кровию залитой,
Давно пришло гиганту время просыпаться.
И начертать на них завет святым и правым.
Перо напрасно столько лет в плену держали,
Оно пробьёт себе простор стихом кровавым.
В чаду зловонном и густом пригоршня света,
Как сердце Данко из груди, разверстой болью.
Отягощённая крестом стезя поэта
При рассмотрении блестит земною солью.
Под кривоблудные слова – срамное дело,
Эпоха юбку задрала как одалиска.
Скатилась с трона голова, покинув тело,
И на поверхности земли от крови склизко.
Князья эпохи суть калифы на минуты,
Жрут в три горлА и развлекаются безпечно.
На Гулливере восседают лилипуты
И возомнили, что гигант уснул навечно.
Пусть богатеет лиходей, не слыша плача,
Пускай жиреет дичь свинячьего полёта.
В аду ведь тоже у чертей своя задача:
Как можно больше уловить в свои тенёта.
Пишу не тем, кто возомнил себя элитой,
Негоже жемчугом пред свиньями бросаться.
На сей земле, невинной кровию залитой,
Давно пришло гиганту время просыпаться.
Обсуждения Я исполняю свой обет