Один монарх неведомой страны, всю жизнь любил экстрим и феномен
И подданных, кто сим одарены, рукою щедрой поднимал с колен.
Он восхищался женской красотой, открыл, возможно, 1- й Конкурс Мисс,
Всему хотел быть праведным судьёй, «Вперёд и вверх!», нанёс на герб девиз.
Все лучшие: скрипач, певец, танцор и самый быстрый в мире человек,
Производили в обществе фурор и вдохновляли начатый проект...

Не шубы, перстни или стразы, ни даже модная машина,
Ни что так женщину не красит, как точно выбранный мужчина!
Он должен быть, где надо твёрдым, при том душевно очень мягким,
Не ерепенистым и гордым; летящим к цели томагавком!
Ещё он должен быть надёжным, весёлым, умным и галантным,
Найти такого невозможно, не обладай любви талантом!...

Вот говорят: «Он вышел из себя!» Как море, породившее цунами!
Слова такие вслух употребя, что дребезжали стёкла временами.
От безрассудства получая кайф, рубаху рвал прилюдно и безбожно,
Вернуть в себя, шагнувшего за край, не трудно, а почти что невозможно!
Вот говорят, что Он ушёл в себя! Так далеко, что нам не докричаться,
Порой на эти окрики, трубя, кикиморы болотные примчатся...

Когда я маты слышу снова, работа с рифмой бесполезна,
Благодаря свободе слова, боюсь, поэзия исчезла!
Досталась карта козырной масти, привычки стали почти монарши,
Любил сказать он: «Всё в нашей власти, пока у власти сидят все наши!»
Ничего доказать не берусь я, вот ещё теорема Ферма,
Что у женщин с неразвитой грудью, почему то избыток ума!...

«Поговори со мною, Боже!»– шептал, страдая человек,
«Я столько лет бесцельно прожил и понял, жизнь – по кругу бег!»
Он брёл за городом без цели, где мир измученный притих,
Луга вдруг росами запели, но человек не слышал их!
Он прокричал так страстно Богу: «Поговори со мной, Отец!
Прижми ладонь к души ожогу, открой с секретами ларец!»...

Как хочется быть женщиной и всё, но вот беда, писал об этом классик,
С утра запрыгнешь в быта колесо и забываешь, что такое праздник!
Где каждый час, то кони в пене мчат, то избы вспыхнут, к помощи взывая,
Спешат года, копытцами стуча, летишь и ты, себя не замечая.
Ещё вчера нужна была ты всем, используя, распяли и забыли,
Опять обман – рекламный чудо-крем и тишина в подаренной мобиле!...

Не знаю, какого аббатства, по старому, пыльному шляху,
Привыкшие в сёдлах держаться, куда-то спешили монахи.
Один из них явно Наставник, второй – одарённый послушник,
Внимавший библейские тайны, не бивший впустую баклуши.
Дорогою ведал учитель, напрасно часов не теряя:
«Верь в Бога! Великий правитель нас любит, во всём доверяет!...

Ничто беды не предвещало, Король был мудр, в решеньях прав,
Кого казня, кого прощая, всегда заглядывал в Устав.
Все знали, принят Свод законов, ещё прадедом Короля,
И обращалися с поклоном, надеясь, веруя, моля.
Но вот Колдун – творец коварства! Кто чародея разозлил?!
Во все колодцы государства водицы бешенной подлил...

Прошлое кругами по воде, то вдали, то выстрелом в упор,
Хмурый лейтенант НКВД курит папиросы Беломор.
Под глазами синие круги, пепельница полная бычков,
По углам мерещатся враги, рявкает на парня: «Кто таков?»
«Добровольцем просишься на фронт, мы в тылу, а ты у нас герой!
Хочется чекиста взять на понт! Сдашься в плен в свой самый первый бой!»...

Листок бумаги, словно холст, застыл, предчувствуя творенье,
Бросаю слов горящих горсть, опять в весеннем обостреньи!
Они волнуются, звенят слезой на скрипочке Амати,
То нежным профилем пьянят, то вас зовут в свои объятья!
Их поднимают крылья в высь от женских чар и глаз миндальных,
Перо в руке моей, как кисть, как Ренуара штрих финальный!...

Тех дальних лет виолончель перекликается с валторной,
Жила умелица Гюзель в одном селении предгорном.
Таких красавиц поискать! Добра, умна, благочестива,
Платки пуховые вязать могла согражданам на диво!
И ослепляя красотой, всё оставалась незамужней,
Здесь возникал вопрос простой: «Какого принца деве нужно?»...

Они встречалися охотно, один - с мольбертом и терьером,
В саду своём писал полотна. Другой был бедным инженером.
Больших высот достиг художник, легко картины раскупались,
Его богатства, преумножив, в музеях лучших выставлялись.
Раз инженер, с главой поникшей, их разговором не утешась,
Сказал: «Устал от жизни нищей! Верёвку дай, пойду повешусь!»...

Опять в огнях родной палаццо, стола изысканный фуршет,
Смешенье музыки и граций, Сезанн рождает ваш портрет!
Бог виноделья и веселья, седой насмешник Дионис,
Сам разливает дамам зелье, качая холл то вверх, то вниз!
А за окном по тёмну полю, несётся тройка, дробь и всхрап,
Зима не снегом сыплет, солью, сгоняя тучи на этап...

Вычурны жизни пасьянсы, в клочьях Познания Древо,
Жили в Лазурном Провансе три неразлучные девы.
Были они не семейны и никогда не замужни,
В лавке трудясь бакалейной, местным мужчинам не нужны.
Очень уж благочестивы и не для них Водевили,
Только благие мотивы дамами руководили...

Не бросайтесь словами пустыми, подарите им мудрость и смысл,
Брёл с семьёй Человек по пустыне, солнце жгло их, и путь был уныл.
День на третий, от жажды страдая, детям выдал последний запас,
Вдруг колодец жена молодая увидала, пустилася в пляс.
Глас не слушал - настойчивый, низкий, что отрава в студёной воде,
Напоил Человек своих близких, обернулся, лежат в борозде...

Пока история молчит, кто был тот самый император,
Поднявший живопись на щит, искусства высшего куратор.
Фламандской тайны, сняв покров, знаток эпохи Ренессанса,
Полотна лучших мастеров, он привозил из дальних странствий.
Но вот у нации Отца, была одна мечта благая,
Чтобы со стен его дворца снега сверкали Гималаев!...

Один Господь их помнит поимённо, убитых на полях Гражданских сеч,
В подвалах и на площади казнённых, сумевших до конца любовь сберечь.
Любовь к России – не пустое слово, страны Великой развалилась крепь,
И всадники кровавою юлою, прощальным хрипом будоражат степь.
Вновь конь упал под белым офицером, а он красив, как сам Иисус Навин,
Всё рвался в бой, себе не зная цену, казалось, что ни кем не победим...

Весна в тот год пришла до срока, снег, разметав, умыв дождём,
И воробьи у водостока, галдя, делили водоём!
Скворцы из Африки примчались и, подражая вся и всем,
На ветках яблони качались и воспевали белый плен!
Гудели пчёлы упоенно, мир погрузился в благодать,
Поры калечащей, военной, уже следов не увидать...

Я увезу тебя в Кемер из этой осени промозглой,
Октябрь, художник – костюмер, подарит праздник яркий, броский!
Хамал подхватит чемодан, гарсон нальёт вина в бокалы,
Стихи на ярмарке продам, куплю букет роскошный, алый!
И лепестками устелю в отеле лучшем наше ложе,
Скажу, как я тебя люблю! Как ты на прочих не похожа!...

Я уже отвык от холодов, Север не забыт, но так далёк,
Где горел пожар младых годов, тлеет только малый уголёк.
Там, где ветер скулы обжигал и казался бесконечным бег.
Снегом заметает пьедестал, где творил железный человек.
Павших и уставших поднимал и совсем не мыслил про износ:
«Некогда им думать про финал!»- вслед однажды кто-то произнес...