Покойнику никто не пишет

Несчастлив всякий живущий.

Блажен лишь тот кто не жил.

Луис да Силвейра, португальский поэт 1481-1534

Аристотель говорил, что философия начинается с удивления. Большинство взрослых людей перестают удивляться, воспринимая происходящее как данность. Нам некогда удивляться, мы выставляем себя напоказ, предъявляя окружающим всю гнусность своего существования. Мы заняты актуальными устремлениями, соответствующими двум основным инстинктам: у мужчин это агрессия, а у женщин — размножение. Борхес однажды сказал, что вся мировая литература это вариации на тему четырех немудреных сюжетов: осада крепости (Троя), возвращение домой (Одиссея) и т.д. Чепуха! Не только литература, но и вся культура в целом обслуживает жизнь, разворачивающуюся в форме двух указанных инстинктов. Основная цель культуры состоит в том, чтобы ни в коем случае не называть вещи своими именами.

Герой романа Сартра "Тошнота" Антуан Рокантен не утратил способности удивляться, а потому сделался философом. Он удивлен жизнью, которая насильно дана ему ради... ничего. Рокантен не ищет общества, наоборот, он намеренно избегает его, замкнувшись в своём одиночестве, упиваясь им. Однако, поскольку он еще жив, к нему постоянно кто-нибудь пристаёт. Но участвовать в мышиной возне, когда каждый стремится околеть, непременно находясь на вершине мусорной кучи — ему неинтересно, потому что проигрыш в любом случае неизбежен. Только подонки заблуждаются и думают, что выиграли, но и они обречены.

Что делать? Лучше всего не делать ничего, чтобы не увеличивать существование, которого так непристойно много, что от него люто тошнит. Ибо существование не является необходимостью: суть его — случайность, которая есть нечто абсолютное. Беспричинно всё сущее: оно рождается беспричинно, продолжается по недостатку сил и умирает случайно. Но и смерть тоже может быть лишней, поскольку человек остается лишним в любой ситуации, даже в уничтожении предыдущих ситуаций: "И тот, кто заснул в своей мягкой постели, в своей теплой, уютной комнате, проснется голым на синеватой земле в шумящих зарослях детородных членов — красные и белые, они будут устремлены в небо, и огромные их мошонки вылезут из земли на поверхность, мохнатые, похожие на луковицы. А над фаллосами будут кружиться птицы и клевать их своими клювами, и из них будет сочиться кровь. И еще из ран потечет сперма, медленно, вяло потечет смешанная с кровью сперма, студенистая, теплая, в мелких пузырьках".("Тошнота")

Самые интересные страницы книги составляют разговоры Рокантена с Самоучкой, который был убеждённым гуманистом. Он считал, что каждый обязан приносить пользу людям. Но в конце романа Самоучку уличили в библиотеке в сексуальных домогательствах к детям, стукнули ему по носу и с позором выгнали. Удивляться не приходится, ибо люди от природы очень злобные, поэтому гуманизм до добра не доводит.

Подруга Рокантена Анна придумала свой способ бороться с существованием — она постоянно воображает себя живым мертвецом. А почему бы и нет — ведь все мы действительно покойники в отпуске, так что и переживать не о чем. В этой связи вспоминается ещё более интересный философский роман классика бразильской литературы 19 века Машадо де Ассиза "Записки с того света". Это замечательное произведение, в котором рассказ ведётся от лица покойника, поэтому пессимизм и нигилизм, густо приправленные сарказмом, просто зашкаливают! Герой книги, Браз Кубас, в первой главе радостно помирает, а потом вспоминает свою жизнь. Надо сказать, что этот человек явно философ, потому что он всю жизнь принципиально ничего не делал — разве что безуспешно пытался разобраться со своими женщинами и так же безуспешно играл в политику. К тому же автор-покойник предельно честен. Он уже хлопнул тапками и ему глубоко наплевать на замечания критиков. Будучи на том свете, он окончательно замкнулся в своем одиночестве. Покойнику туда никто не пишет.

Самые интересные страницы книги составляют разговоры Браза Кубаса с философом-самоучкой Кинкасом Борбой, который вначале украл у него часы, а потом придумал гуманитизм. Согласно этой философии, суть жизни состоит в борьбе, которая протекает в соответствии со следующей универсальной формулой: одна мировая душа должна пожрать другую мировую душу на радость всеобщей мировой душе. О, благословенная природа! При этом совершенно неважно: сражаются солдаты Наполеона или бодаются козлы — любая борьба, как движение мировой души, прекрасна. Однако у солдат есть то преимущество, что они, в отличие от козлов, определенно знают, что погибнут, и, следовательно, погибают сознательно, а значит — вдвойне славно. "В целом же любая жизнь восхитительна и появление на свет — высшее счастье. Поскольку жизнь есть величайшее благо вселенной и даже последний нищий предпочитает свое жалкое существование смерти (в чем и заключается чудодейственное влияние мировой души), то, следовательно, воспроизведение жизни не имеет ничего общего с любовными приключениями и является моментом причащения в литургии нашего духа. Любовь — священнодействие, размножение — ритуал. Ибо есть только одно подлинное несчастье — не родиться". Надо сказать, что ближе к концу философ-гуманитист предсказуемо сошел с ума. Удивляться не приходится, ибо люди от природы бесконечно злы и гуманитизм до добра не доводит.

В финале романа Брас Кубас стоит над трупом старушки доны Пласиды, которая умерла в доме для престарелых, и спрашивает себя: неужели лишь для этого родители призвали её на свет божий в минуту сладострастия? А потом он делает заключительный вывод относительно собственной жизни: "Эта последняя глава вся состоит из отрицаний. Я не достиг известности, я не стал ни министром, ни халифом, я не познал радостей супружеской жизни. Правда, мне не пришлось зато добывать себе хлеб в поте лица своего. Смерть доны Пласиды и помешательство Кинкаса Борбы не причинили мне страданий. Подытожив все это, кто-нибудь, пожалуй, вообразит, что одно уравновешивается другим и что мы с жизнью квиты. Но, решив так, он ошибется, ибо здесь, на том свете, я все же обнаружил сальдо в свою пользу: у меня не было детей, и я никому не оставил в наследство тщету нашего земного бытия". ("Записки с того света")

В раннем детстве выброшенный в жизнь человек тотально несвободен, а впереди на него давит предстоящая, отягощенная бесконечными обязательствами, кошмарная жизнь с ужасным концом. Но ближе к концу, если удаётся выкроить хотя бы пару лет относительной тишины, можно успокоиться в ней и послушать голоса, доносящиеся из небытия.