Послание профессору Терентию

Вадим Филатов, философ небытия, профессору Терентию, заведующему кафедрой. Сказано: "впредь пей не одну воду, но употребляй вино ради желудка твоего и частых твоих недугов" (Первое послание к Тимофею св. апостола Павла). А также: корень всех зол есть сребролюбие. Поэтому перестань собирать имущество, ибо имущество имеет тебя, и немедленно раздай барахло таджикам. Согласно их верованиям, ты построишь таким образом себе перила на мосту в небытие. Хотя, если перил будет мало, ты всё равно свалишься прямиком в небытие, куда же ещё?

А что Артур наш Генрихович Шопенгауэр? Великий пессимист изрёк: "Мне не жаль, что тело моё пойдет на корм червям. Куда страшнее, что всякие профессора станут копаться в моих книгах".

Основатель и пророк философии небытия Арсений Чанышев, у которого что ни слово, то золото, тоже весьма нелицеприятно отзывался о профессорской свистобратии:

Профессора, "мыслители", ублюдки, жополизы,
Эрасты вы - убийцы бедной Лизы,
Пойдите-ка туда, где в тюрьмах тот гниёт
Чьи мысли смелые любой выносят гнёт,
Чьи чувства сильные и ярки, и правдивы,
Чьи дерзкие уста отнюдь не молчаливы!
Неужто есть борцы, кому не страшен гнёт?
Кого полиция в баранку не согнёт?
Кого подарок  сребренников триста
Не превратил в сухого онаниста?
Какой позор мне быть в продажных сих рядах
И душу чистую развеять в жалкий прах!
За сущие гроши я продал ум и честь
И подлецам дарю свою прямую лесть.
Как надоело мне, живя трусливо, подло,
Собою умножать профессорское кодло!

Так вот, Терентий, решил я на досуге сочинить несколько посланий всяким профессорам, ибо канон есть, а посланий нет. Непустотоугодно как-то.

Знай же, Терентий, что для философии наступили времена тяжкие. Ибо философы стали себялюбивы, сребролюбивы, злобноречивы, неблагодарны, наглы, напыщенны, более похотливы чем даже Максим Галкин, имеют вид философов, но от философии отрёкшиеся, променяв её на продвижение по службе, для чего вкрадываются в дома и обольщают начальство обоего пола. Эти псевдофилософы всегда лжецы, ибо лгут, что они философы, а на самом деле софоложцы, пахучие звери, утробы ленивые, поскольку, по свидетельству апостола Павла, много есть пустословов и обманщиков, особенно среди обрезанных.

Человек, который в книжках пишет одно, а в жизни поступает иначе, сугубо притворствует. А притворство, Терентий, зело нравится слепотствующему миру, который сам притворяется, что он есть, ибо в основе мироздания лежит лицемерие. Полное преуспеяние в притворстве образует философоведа, держащегося благопристойной формы, за которой нет содержания. Философовед хотя и говорит по долгу службы о философии, но вполне ей чужд, зато он готов на многия раболепства, чтобы ублаготворить и обольстить начальство.

Служение Софии, Музе, Абсолюту - всё это суть состояния души, которые принципиально не могут быть работой. Казалось бы, как можно служить придуманным персонажам? Но на самом деле, все они это не более, чем факты нашего сознания, ничем не хуже кафедры, коей ты, Терентий, саможержавно заведуешь, и ничем не лучше Абрамовича, коему ты завидуешь.

Выходит, нет никакой разницы, кому и чему служить? Малыш вот, к примеру, служил придуманному им от одиночества Карлсону, а Буратино Мальвине, которая предпочла ему пуделя Артемона (странные однако же нравы у этих сказочных человечков). Отнюдь: служение служению рознь. На самом деле философам лучше быть маргиналами, но никак не бюрократами. Уточню: лучше в отношении самого философствования.

Это прекрасно понимал величайший мыслитель всех времен и народов Чарльз Буковски (Charles Bukowski), который умышленно занял в литературе позицию радикального маргинала, для чего всю свою жизнь грязно бухал и матерился (да, и ссался, куда же без этого?) и, таким образом, ещё не будучи трупом, самовольно выходил через осеменённое сознание за пределы ложного бытия. "Осеменённое сознание" это не опечатка, поскольку окружающие только и делали, что, как и всем нам, упорно ебли ему мозг. А когда однажды квартирная хозяйка за неуплату аренды отключила у него канализацию, он вынужден был каждое утро испражняться в газетку "New York Тimes", после чего ехал на своём авто к ближайшей богадельне, выбрасывал заветный сверток через ограду и с наслаждением слушал яростные стенания пробуждённых старичков, коих он таким образом просветлял.

Не случайно первый российский биограф Буковски, исследователь культуры постмодерна и философ доктор Фаустов (Д. Хаустов), озаглавил свою книжку "Буковски. Меньше, чем ничто". Действительно, лучше не скажешь. (Я этому доктору Фаусту завидую примерно так же, как убиенному большевиками поэту Гумилёву, который сочинил "Заблудившийся трамвай"). Быть меньше, чем ничто, означает максимальное удаление от иллюзии бытия, а превращение философствования в служебную обязанность суть максимальное в неё погружение. Ибо работа, как говорили Великий Бук и моя студентка Маша Пух, это самое ненавистное, что может быть в жизни, символ её надувательства и паскудства, но кроме неё в этой жизни вообще ничего нет. Даже сесть и посрать это очень тяжкий труд. Кому это знать, как не Буковски, который в детстве мучился запорами, а в расцвете лет вырезал геморрой, после чего остаток жизни гениально ковырялся пальцем в заднице? Похоже, в этом его занятии было больше философии, чем во всех ваковских монографиях вместе взятых.

Однако, одно дело испражняться в сортире, а другое в запланированных, аффилированных в e-library и подкрепленных соответствующими пронумерованными цитатами публикациях. Всё дело в том, что разум философа не может без постоянного философского упражнения, и, если не дать ему этого упражнения, то он станет непрестанно испражняться. Вот, скажем, в 1996 году ты, Терентий, указал в книжке "Введение в технологию философствования", что испражняться предосудительно. Альтернатива, как у Кьеркегора, такова: либо философствовать, либо испражняться, третьего не дано, срать или философствовать, или - или. Возникает справедливый вопрос: а прекратил ли ты сам испражняться, Терентий, или для тебя философствование само по себе, а сидение в сортире не имеет к этому занятию никакого отношения? Между прочим, именно по указанным причинам Буковски предпочитал сантехников литераторам: просто потому что у первых говно подлинное.

Да, хочешь верь, хочешь нет, но сам Великий Бук, в отличие от нас, мелких и ничтожных срунов, испражняться давно уже перестал! Этот король алкашей и Будда из бара оказался умнее и тоньше, чем даже сам Будда, не говоря уже о тучных стадах имитаторов - философоведов. Поистине, блаженны храбрые прыжком в пустоту, особенно те, кто, мерзко сквернословя, ухнули туда уже при жизни.