Философия постмодернизма

А значит, внешние проявления того, чего нет, суть фикция. Попутно постмодернизм заключается также и в тотальном отрицании общества и всего человеческого жизнеустройства в его современных формах, особенно – всех так называемых «идеалов благополучно прожитой жизни». Не случайно некоторые классики этой философии были алкоголиками, а Жиль Делёз совершил суицид.

Вся западная система ценностей объявлена постмодернистами набором пошлых мифов. Постмодернизм принципиально незавершен. На любое положительное утверждение, пусть даже это собственное утверждение, у него всегда найдется сомнение. В этой незавершенности и состоит его главная ценность. Он отрицает всё, в том числе сам себя. Что уж говорить о старом знании, основанном на рационализме Просвещения! Постмодернисты установили принцип методологического сомнения по отношению ко всем позитивным истинам, установкам и убеждениям и заменили их негативными, в которых, впрочем, тоже сомневаются. Постмодернизм это философия, в которой отсутствуют предпочтения, где червь равен Богу, а царь рабу, где человек страдающий полностью проигрывает человеку играющему.

Мир, согласно философии постмодернизма, представляет собой текст, начисто лишенный функции отражения действительности. Тем более, что никакой действительности нет. Есть только бесконечные тексты, которые бессмысленно цитируют друг друга. Литературный постмодернизм часто называют «цитатной литературой». Так, роман-цитата Жака Ривэ «Барышни из А.» (1979) состоит из 750 заимствованных отрывков у 408 авторов. Игра с цитатами создает так называемую интертекстуальность. Классическое определение этой ситуации дано Ж. Деррида: «Вне текста существует лишь Ничто». При этом большие тексты больше никому не интересны, а маленькие продолжают делиться до бесконечности, чтобы в итоге обратиться в Ничто. Смерть Бога, смерть субъекта, смерть автора означают, что больше не существует ни того, ни другого, ни третьего. Нам совершенно безразлично, что там себе думал автор, когда сочинял свою книжку: мы рассматриваем только текст, который на наших глазах проваливается в никуда.

ЖАН-ФРАНСУА ЛИОТАР

В работе «Состояние Постмодерна» он обосновал скептицизм по отношению к «метанарративам» – науке, прогрессу, свободе. Вещи и мысли, идущие от научного знания и капиталистической экономики, – считал Лиотар, – разносят с собой одно правило, которому подчинена сама возможность их существования, и правило это состоит в том, что никакой реальности, кроме той, что удостоверяется между партнерами некоторым консенсусом относительно их познаний и обязательств, не существует. Значит, «реальность» это плод нашей договоренности.

Дать увидеть, что имеется нечто такое, что можно помыслить, но нельзя увидеть или дать увидеть – вот цель современной живописи. Она должна демонстрировать Ничто.

Современность, какой бы эпохой она ни датировалась, всегда идет рука об руку с потрясением основ веры и открытием присущей «реальности» недореальности (peu de r;alit;) — открытием, связанным с изобретением других реальностей.

Что означает эта «недореальность», если попытаться отвлечься от ее чисто исторической интерпретации? Само выражение по смыслу, очевидно, сродни тому, что Ницше называл нигилизмом.

РОЛАН БАРТ

Главная цель Барта — тотальная критика буржуазной культуры и придумывание контркультуры. «Смерть автора» — самое известное эссе автора. Он заявляет, что читатели должны рассматривать литературное произведение отдельно от его создателя, чтобы освободить текст от тирании толкования. Основой творческого метода Барта является разъятие смыслов и деструкция.

Пустота «реальности» рассыпается на формы, не имеющие Энергии и Смысла, считал Ролан Барт. – Сам по себе субъект есть «ничто» (rien), некая «пустота», заполняемая содержанием.

МИШЕЛЬ ФУКО

В 1961 году Фуко издал книгу «История безумия», в которой поставил вопрос о том, насколько человек в процессе познания может доверять самому себе, то есть рассматривать себя как самостоятельно мыслящего субъекта. Мы способны более или менее свободно мыслить лишь сойдя с ума, нарушив культурные запреты и оказавшись в точке безумия. Герой Фуко это отвергающий обывательскую суету маргинал. У суетной маски та же улыбка, что и у мертвеца, – говорил философ.

Пустота у Фуко вызвана к жизни свободой умножающихся различий. Это безмятежная и ровная Пустота, словно некий лист беловатой бумаги, на который никакое имя не может быть нанесено, словно задник странного театрального представления, инертный по отношению к действию... Это Пустота ничто не отражающая, и потому ничто не может быть на ней предначертано, некая поверхность, абсолютно инертная, причем настолько, что никакое орудие не оставляет следов на ней, и никакие силы, вступившие в противоборство, не могут поколебать ее безмятежное присутствие. Она позволяет все видеть и все наделять значением. Это не просто Пустота отсутствия Бога, она сама замещает его: она обладает онтологическим верховенством над всем остальным. Если вообще имеет смысл говорить о существовании чего бы то ни было, то прежде всего существует эта Пустота, а уж потом, во вторую очередь, – все остальное. Все на ней основывается, все ею держится и получает от нее свой смысл.

ЖАК ДЕРРИДА

Деррида пришел к неологизму «хонтология» в своей работе «Призраки Маркса», и это понятие, фонетически близкое французскому слову «онтология», означало парадоксальное состояние между бытием и небытием. Это и есть жизнь.

Деррида — философ языка. Язык существует не для выражения философских идей и никак не связан с внешним миром, которого нет. Программным текстом Деррида стала вышедшая в 1967 году работа «О грамматологии». Главной своей задачей Деррида видел преодоление всей западной философии. Деррида критикует традиционную европейскую философию за ее логоцентризм — структурирование мысли вокруг центрального элемента и вытеснение из сферы познаваемого элементов, оказывающихся не-мыслью, не-мыслимым, то есть, Ничто. Извлечь Ничто на поверхность Деррида предлагает с помощью деконструкции (понимание посредством разрушения стереотипа или включения в новый контекст).

Применительно к массовой культуре деконструкция подразумевает ревизионизм – переосмысления традиционных или устоявшихся сюжетов в духе иронии и самоиронии. Так, Михаил Елизаров в книге «Буратини, или фашизм прошел» показал, что известные сказочные персонажи не так просты, какими представляются на первый взгляд. Волк сексуально вожделеет зайца, коротышки в Цветочном городе, напротив, не знают секса и смерти, попугай Кеша – еврейский диссидент, Буратино – прообраз дуче. Другой автор утверждал, что в книге «Урфин Джюс» показан приход к власти в России большевиков.

Сам Деррида пояснил суть деконструкции так: «Что такое деконструкция? – да Ничто!» Критики Дерриды утверждали, что деконструкция — это теория, которая служит лучшим прикрытием для многословной бессмыслицы

МОРИС БЛАНШО

Перед Второй мировой войной примыкал к нацистам, писал антисемитские статьи и призывал к свержению правительства Блума. В 1940 году, после нападения Германии на Францию, Бланшо отказался от своих национал-социалистических убеждений и стал бороться с нацистами.

Люди, по мнению Бланшо, объединяются в неописуемое сообщество тех, кто лишен сообщества. Человек несет на плечах тяжкий груз, на него давит отсутствие самого себя. Ему никогда ничего не узнать. Это и есть одиночество. Отличительная черта мира — его Пустота. При рождении мы её не замечаем. Но стоит человеку захотеть описать мир, как он становится пустым, и слова, которыми он пользуется, только пустоту и покрывают.

Бланшо постоянно и упорно размышлял о смерти. Он был убежден в том, что уделом человека после конца истории, в постистории выступает «жизнь после смерти». По мысли Бланшо, для всех нас в той или иной форме история приближается к своему концу. Но смерть это слишком большое удовольствие, чтобы покончить с ней быстро. Удовольствие следует растянуть. Для этого мёртвые воскрешают умирающих, чтобы те умирали снова и снова. Да, мы все как бы сидим на берегу реки, умираем и возрождаемся, то зайдем с головой в реку и ощутим предсмертные судороги, то вернемся на берег и длим свою агонию вновь и вновь. Как говорил поэт Гребенщиков: «Я бы вышел вон, но там страшней, чем здесь». Понятное дело, что современный человек этим своим положением между жизнью и смертью категорически недоволен. В процессе перманентного умирания вместо предельной мудрости им постигается многомерное заблуждение. Кроме того, его угнетает и сама необходимость быть, или хотя бы выглядеть удовлетворенным. Человек нуждается в диалоге с другим, в роли которого выступает Ничто – смерть как абсолютно «иное». Таким образом, жизнь это непрерывный диалог с Ничто. Бытие, — говорил Бланшо, это лишь еще одно имя, предназначенное для забвения.

ЖОРЖ БАТАЙ

Придумал «базовый материализм», с помощью которого в романе «История глаза» преодолел дуализм высшего и низшего. На практике это вылилось в подробные описания половых сношений. Они описаны столь мерзопакостно, что автор явно призывает мыслящего читателя прекратить заниматься этой гадостью. Впрочем, критики утверждают, что в процессе совокуплений персонажи переживают опыт «суверенных моментов». который меняет половых партнеров, реализующих себя в этом опыте, отчуждая их идентичность и высвобождая тем самым его к «подлинному бытию». Эти «суверенные моменты» есть «симулякр прерывности». Они не могут быть выражены в «понятийном языке» без тотально деструктурирующей потери смысла, а лишь по ту сторону понятий. Поэтому персонажи Батая, занимаясь разнузданным сексом, весьма скупы на философские рассуждения.

Физиологические выделения (кал, моча и т.д.) у Батая выполняют функцию обесформливания. Благодаря тому, что герои «Истории глаза» обильно испражняются, мир и человек у Батая растворяются в космической Пустоте (точнее, смываются в неё). Не случайно Млечный Путь сравнивается автором с «просекой из астральной спермы и небесной урины». Отдельно от мочеиспускания и дефекации рассматривается кровопролитие, которое позволяет подняться над одуряющей и угнетающей обывательской повседневностью.

Как сказано в одном из произведений Батая: «Зло из корысти — добро для злодея. Подлинное зло — бескорыстно». Зло есть скверна, которой последовательно покрывают себя батаевские герои во время животных оргий. Мыслитель прямо указывает путь избавления от страданий – достаточно человечеству прекратить предаваться этому злу и, спустя короткое время, страдать станет некому. Одновременно суть батаевской «трансгрессии» и «блудопоклонничества» заключена в саморастворении и самоуничтожении.

ЖИЛЬ ДЕЛЁЗ

Теоретики студенческих волнений 60–70-х и «отцы шизоанализа» – Жиль Делез и психоаналитик Феликс Гваттари, провозгласили, что шизофрения как высшая форма безумия предстает главным освободительным началом для личности и движущей силой общества. Разорванность шизоидного сознания уже по самой своей природе разрушает метатекст. Чтобы творить, достаточно быть безумным. Весь мир – яйцо, – заявил однажды Жиль Делёз. Это была его самая глубокая мысль. В 2007 году он занял 12-е место в списке самых цитируемых авторов социальных и гуманитарных наук, опередив Канта, Хайдеггера, Витгенштейна и Маркса. В англо-американской аналитической традиции идеи Делёза обычно игнорируются.

Каждое событие подобно смерти. Бытие есть также небытие, но небытие не есть бытие. Вместо того, чтобы рассматривать бытие как высшее сущее, которое, якобы, обосновывает постоянство других воспринимаемых сущих, – говорил Делёз, – мы должны мыслить его как Пустоту или Не-сущее, в прозрачности коего играют единичные вариации, «радужный ментальный калейдоскоп (который) себя мыслит».

В книге «Логика смысла» Делёз утверждает, что смысл постигается только через «нонсенс» (отсутствие смысла). При этом нонсенс следует понимать как избыток смысла, а не нехватку. Главные орудия нонсенса это парадокс и абсурд. В качестве примеров Делёз приводит нонсенс в книгах Л. Кэрролла и А. Арто, но предпочитает последнего, в произведениях которого смешиваются звуковые элементы предложений с обонятельными, вкусовыми и пищеварительными (крики-вздохи). Похоже, что сказки Кэррола для Делёза оказались недостаточно абсурдны.

Подобно своему современнику Ги Дебору, Жиль Делёз очень уважал алкоголизм. Судя по всему, алкоголизм, – утверждал он, – это поиск не удовольствия, а особого эффекта: последний в основном состоит в необычайной приостановке настоящего. Алкоголизм – это процесс саморазрушения, доходящий до того, что вызывает эффект отлета прошлого: не только трезвого прошлого, от которого алкоголик навсегда отрезан («Боже мой, я пил десять лет»), но и ближайшего прошлого, в котором он только что выпивал и напился, а также и фантастического прошлого, когда впервые был достигнут этот эффект. Все стало одинаково далеким и одинаково располагает к новой выпивке или, вернее, к новому опьянению, – лишь бы отпраздновать триумф над этим застывшим и неприглядным настоящим, в котором затаилась означаемая им смерть. Именно в этом отношении алкоголизм может служить примером. И вообще – что же это за мышление, не причиняющее вреда ни мыслящему, ни остальным?

Если верно, как утверждал ирландский епископ Беркли, что быть — значит быть воспринимаемым, возможно ли уклониться от восприятия? 4 ноября 1995 года Жиль Делёз, смертельно больной раком легких, решил этот вопрос, выбросившись из окна своей квартиры.

.ЖАН БОДРИЙЯР

Ввёл понятие гиперреальность, в основе которой – симуляция, её единицы – симулякры. Они призваны симулировать реальность, которой нет. К разряду симулякров он относит все современные феномены, включая деньги, общественное мнение и моду. Они функционируют по принципу символического обмена. Сегодня политика определяет экономику, труд ничего не производит, представительные органы власти никого не представляют. Человечество осознало, что ничего нет, и глубоко переживает чувство утраты реальности. Последним бастионом реальности остается смерть – единственное, что не имеет потребительной стоимости. На переживании смерти основаны любая власть и любая экономика.

Герой фильма «Матрица» Нео достает компьютерный диск из книги Жана Бодрийяра «Симулякры и симуляция» и открывает её на главе «О нигилизме»:

«Так что же остается от теоретически возможного нигилизма? Какая новая сцена может открыться, чтобы на ней вновь могли бы появиться Ничто и Смерть как вызов, как ставка в игре?

Первым мощным проявлением нигилизма стал Романтизм: вместе с Революцией Просвещения он соответствует разрушению порядка очевидного. Сюрреализм, дадаизм, абсурдизм, политический нигилизм (терроризм) являются его вторым серьезным проявлением и соответствуют разрушению порядка смысла. Сегодня апокалипсис закончился, и все, что остается, это завороженность пустыми и индифферентными формами, самим действием той системы, которая нас уничтожает. Завороженность представляет собой в высшей степени нигилистическую страсть, страсть, присущую режиму исчезновения. Мы заворожены всеми формами исчезновения, нашего исчезновения. Мы меланхоличны и заворожены – таково наше общее состояние в эпоху принудительной ясности.

Я – нигилист. Если быть нигилистом – значит быть одержимым уже не созданием, а исчезновением, тогда я – нигилист. Нигилизм уже даже не освобождение от чар в восторженной тональности соблазна и ностальгии по разочарованию. Это просто исчезновение. Если быть нигилистом – это означает переносить, вплоть до границы непереносимости гегемонистской системы, радикальную черту насмешки и насилия, вызов, на который система вынуждена ответить своей собственной смертью, тогда я террорист и нигилист теории, так же как другие террористы и нигилисты с оружием в руках» (Жан Бодрийяр).