Измышления

Дом - очаг - пенаты. В прекрасной статье С. Франка "Религиозность Пушкина" страница отведена культу у Пушкина домашнего очага, пенатов, уединения.

Оказывается, стихотворение "Пора, мой друг, пора... " написано на листке, на обороте которого есть запись: "скоро ли перенесу я мои пенаты в деревню - поля, сад, крестьяне, книги, труды поэтические, семья, любовь, религия, смерть".

Откуда стыдность (и бесстыдство) наготы, запрещение ее в Библии и в религиозном сознании народов? - Я думаю, что "голый человек" - "грешный человек", отпадший от Божией славы. Тела прародителей и тела святых облечены "светом, яко ризою"; у нас, павших, свет заменен одеждами до времени; "голое состояние" - есть вызов Богу, утверждение в своем грехе.

Сегодня, глядя на молодого крестьянина-рабочего на площадке трамвая, я подумал: какое малое место в фигуре человека занимает лицо и как мало места в лице занимают глаза, и тут я понял выражение "многоочитые херувимы".

Чувство стиля помогает нам понимать жизнь, ее гармонию или дисгармонию, отношения людей, оно помогает устраивать свою жизнь, семью, дом. Но вместе с тем, оно же делает жизнь временами тяжелой - нарушение стиля другими больно задевает нас там, где другие ничего бы не заметили.

Кроме того, эти же нарушения у хороших и добрых людей часто мешают сойтись с ними, мешают быть добрыми.

Если бы нам удалось углубить это чувство, научиться под внешней некрасивостью и беспорядком видеть гармонию и красоту (где они есть) - это было бы близко к мудрости.

"Солнце вечное окно в золотую ослепительность" - это звучит у меня весь сегодняшний, очень жаркий, день, Солнце - соль, sol-sal.

Солнце замещается солью в священных обрядах, солью очищается жертва. Вкус солнца - горько соленый, как у моря, а запах, как у горьких трав, растущих на сухих скалах. Чабер более солнечная трава, чем влажные розы. Вот, что думал я, сидя на могильном камне, растирая и нюхая травинки полыни.

Вот я на месте моего отдыха. Здесь невозможно не восстановиться - солнце, воздух, обилие горных потоков и поднимающиеся снизу ароматы леса и дальних лугов.

Я люблю также и низы и долины, но бесконечно меньше и иначе - вероятно, как любят грех, люблю тепло, "изобилие плодов земных". Здесь же аскетическая скудость.

Мне хотелось найти дорогу к тому голому хребту, что возвышается за лесом. Сегодня я был на этом хребте. Подъем километра три и я подошел по тропинке к гребню: вся Савойя с ее вершинами и хребтами была передо мной.

А у подножья, проходя среди полян, залитых солнцем, обставленных редкими соснами, я заметил остатки каких-то стен, фундамента, груды камней. Они сразу показались мне какими-то таинственными - потом я узнал, что это остатки римского лагеря.

Сегодня я совершил хорошую прогулку. Сначала подъем был довольно скучный - едва заметной тропинкой по известковым осыпям, среди редкого низкого соснового леса; правда, были утешительные события - почти из-под ног выпрыгнул заяц, встречались кусты барбариса, отцветающего шиповника. Я шел потихоньку, читал утреню и часы про себя, присаживался. Поднимался часа два, пока добрался до перевала: сразу все изменилось. Слева - маленькая деревушка вокруг церкви, справа - прекрасные луга, а прямо, за перевалом - безмерный вид на горы, полосами и пятнами покрытые снегом. Кругом совсем близко - разорванные, зубчатые скалы. Ниже - зеленые склоны, лес, а главное, над всем этим - необыкновенный снеговой воздух и абсолютная тишина. Только снизу доносился шум речки, да где-то под камнем булькал невидимый ключ. Я долго сидел, наслаждаясь тишиной, горами, запахами. Рядом со мной цвели бессмертники, но такие, каких я не видал раньше - голубые с темно-фиолетовой серединкой. Внизу цветов совсем не было, а здесь на высоте - такое изобилие, как будто они рождаются не из земли, а из воздуха и солнца.

И я подумал - вот чем горы хороши - в них, как в общении с мудрым человеком, впитываешь в себя свежесть, ясность, спокойствие - качества, происходящие от высоты.

За эту поездку я очень оценил суровую живописность Корсики; очень характерны для нее серого гранита скалы вперемежку с непроходимым кустарником - знаменитое "маки". Изредка у дороги деревья - оливки и эвкалипты; это дает пейзажу какой-то очень сложный рисунок, сухой и острый. А потом все время море - на горизонте, внизу, в виде бухт, разделенных длинными грядами скал, далеко выходящих в море - на них круглые сторожевые башни, где прежде зажигали костры во время опасности.

После трех дней непрерывных разъездов по острову (крестины давно родившихся детей и отпевание давно умерших русских людей), я провел сегодня истинно блаженный день. Встал - только поднималось солнце. По пыльной дороге к морю. По обеим сторонам дороги - широкие каменные стены (из-за которых в романах и в действительности местные люди творят свою vendett'y); потом полем, поросшим полынью - до пляжа. Розоватый песок, крупный как гречневая крупа; бухта тихая, тихая, вода стеклянная и прозрачная, деликатно плещет в берег; белый маяк отражается весь в заливе. Ни души. Воздух еще холодный, и потому вода кажется очень теплой.

И вот какая у меня была мысль, когда я грелся на песке в купальном костюме - я совсем не чувствовал себя священником. Как много значит костюм! Все же, такое "несвященническое" самочувствие у меня бывает редко; почти сплошь, с легкостью и удовлетворением, я чувствую себя священником и когда, вот так, выхожу из этого чувства - всегда упрекаю себя.

В общем я очень рад, что поехал. Я никак не думал встретить здесь нечто, что может меня так взволновать и удивить. Ривьера меня мало трогает, а Корсика кажется настоящей, близкой. Пустынность ли ее, дикость ли и суровость, гранитные ли скалы и пахучие травы и кустарники? Может быть, близость ее пейзажа к Синаю, Палестине? Во всяком случае - частицу своего сердца я здесь оставляю.

Сегодня я долго пробыл на Pierre Plate. Было очень хорошо - тихий голубой день. Я грелся на солнышке, прислушивался как переливаются колокольчики где-то далеко в долине и временами испытывал необыкновенные чувства - "для сердца новую вкушаю тишину". И действительно - тишина удивительная - и кругом, и та, что водворяется в душе. Я пробыл там до самого захода. Сначала долины наполнились как будто розовой пылью, а дальние горы все оставались солнечными. Потом и они потухли, стали лиловыми, а долины голубыми. Уже чувствуется осень - цветов почти нет, трава объедена козами, и листья посветлели, хотя желтых еще нет.

Здесь все еще хорошо и, может быть, даже лучше, чем летом. С утра - полная ясность воздуха и чистейшее небо. Тишина изумительная - горная тишина. На солнце очень тепло, даже жарко, но в тени уже осень; часам к двум иногда собираются облака, зарождающиеся тут же. Но к вечеру опять полная ясность неба. Со всем тем без церкви чувствую все время какую-то неловкость, почти ложность своего положения, и это мне мешает вполне наслаждаться отдыхом. Здесь для меня стало еще яснее, что священник не должен ни на один день отлучаться от своей церкви.

Вчера в Канн - мое первое крещение. Я очень устал после всенощной, т.к. впервые служил без дьякона, и несколько раз чувствовал себя окончательно погибающим. Очень тяжело было. Но как только я увидел эту маленькую, четырнадцатидневную девчонку, родителей, золотую купель, освещенную тремя свечами, я почувствовал такое умиление (вот не ожидал), что всякая усталость прошла сразу. Крестины провел с большим подъемом и волнением и радостью. Валентина X. - моя первая крестница. Слава Тебе, Боже!

Обычное чувство перед произнесением проповеди, особенно перед случайным (в религиозном смысле) соединением людей, что говоришь с неверующими, и поэтому все твои слова о Христе, о вере, о чуде обращаются во взаимную, молча подразумеваемую ложь: я говорю с предполагаемыми верующими, хотя знаю, что для большинства это не верно, а с их стороны - ты, мол, так обязан говорить по твоей должности, а я, из приличия, принужден тебя выслушать, не слишком явно показывая свою скуку. Поэтому, часто ничего не говорю. Очень легко говорить с больными, старыми, нищими, например в госпиталях, у инвалидов.

Во сне, когда гаснет наше нормальное сознание, исчезает контроль над собой, когда мы вполне искренни и ничего не стыдимся, - тогда всплывают из глубин подсознательного первичные основы нашего существа, обнажаются самые глубокие пласты души, и мы больше, чем когда-либо, являемся самими собой. Типичные для наших снов образы, видения и душевные состояния - есть самые верные, ничем не скрытые проявления нашей настоящей личности.

Конечно, тут нужно различать и чисто психические феномены (как молитвы и песнопения после длинных церковных служб), а также - просто влияние нашей физики, которой мы так подвластны (например, кошмарные видения при болезни печени). Но при достаточно объективной и умелой расценке, характер и сущность наших сновидений могут много помочь в познании себя и на многое в себе открыть глаза.

Как бы ни менялись моды, траур женщин остается тем же, потому что в горе женщина не выдумывает, а берет готовое и общепринятое. В этом объяснение всякого консерватизма: консервативно то, что серьезно. Самым консервативным явлением человеческой жизни является религия, потому что она - самое глубокое явление. Реформа начинается, когда больше ничего нет в душе - (я говорю о реформе форм), поэтому революция - всегда признак оскудения духовной жизни нации.

Наша постоянная ошибка в том, что мы не принимаем всерьез данный, протекающий час нашей жизни, что мы живем прошлым или будущим, что мы все ждем какого-то особенного часа, когда наша жизнь развернется во всей значительности, и не замечаем, что она утекает, как вода между пальцами, как драгоценное зерно из плохо завязанного мешка.

Постоянно, ежедневно, ежечасно, Бог посылает нам людей, обстоятельства, дела, с которых должно начаться наше возрождение, а мы оставляем их без внимания и этим ежечасно противимся воле Божией о себе. И, действительно, как Господь может помочь нам? - Только посылая нам в нашей ежедневной жизни определенных людей и определенные стечения обстоятельств. Если бы мы каждый час нашей жизни принимали бы как час воли Божией о нас, как решающий, важнейший, единственный час нашей жизни - какие дотоле скрытые источники радости, любви, силы открылись бы на дне нашей души!

Будем же всерьез относиться к каждому встретившемуся на пути нашей жизни человеку, к каждой возможности сделать доброе дело, и будьте уверены, что этим вы исполняете волю Божию о вас в этих обстоятельствах, в этот день и в этот час.

Если бы у нас было больше любви к Богу - с какой легкостью мы доверили бы Ему себя и весь мир со всеми его антиномиями и непонятностями. Все трудности - от недостатка любви к Богу, и все трудности среди людей от недостатка любви между ними. Если есть любовь - трудностей быть не может.

Множество недоумений современных христиан разрешилось бы, если бы мы действительно были христианами, в прямом, евангельском смысле; разрешился бы в том числе вопрос о смысле страданий: "как Господь терпит"... и мн. др. При нашей жадной, без оглядки привязанности к благам этого мира, когда сама эта привязанность родит множество страданий, о каком религиозном смысле нашей жизни и в том числе - и наших страданий, мы можем говорить.

Как укрепить себя в Церкви?

Руководство духовного отца, постоянная с ним связь. Частое прибегание к таинствам, тщательное к ним приготовление, посещение богослужений, домашняя молитва, ежедневное чтение Евангелия, чтение книг религиозного содержания, соблюдение церковного года, дружба и общение с людьми верующими и церковными.

Вот задача - отказавшись от самого себя, остаться самим собой, исполнить замысел Божий в себе.

Приближение света страшно и мучительно для тьмы и греха. Постоянное наблюдение - как люди упорно избегают Святого Причастия; идя в церковь, как будто по внутреннему влечению - остаются стоять на дворе; это признание многих.

Между духовным ростом и многословием - обратная пропорциональность. Легка и соблазнительна замена духовного напряжения болтливостью. В этом - соблазн всякого "учительства".

В молитвах утренних и вечерних - "помилуй мя"... очисти мя... отверзу уста моя... и т.д. "Я" перед Богом.

В молитве евангельской: "отче наш... хлеб наш... остави нам, вселился в ны, "Святый Боже, помилуй нас". Два самочувствия - личное (в молитвах пустынников) и церковное.

"Я глубоко верующий" - общее место всех самомнящих, ограниченных и мало верующих людей. Апостолы, видя Христа, осязая Его, просили: "умножь в нас веру"; в Евангелии точно указаны признаки глубоко верующих: "уверовавших будут сопровождать сии знамения: именем Моим будут изгонять бесов, ... возложат руки на больных, и они будут здоровы". Марк 17; "...ничего не будет невозможного для вас". Мф. 17; "...чего ни попросите с верою, дастся вам". - Похоже ли это на нас - холодных, беспомощных и немощных духовно?

В притче о блудном сыне мы имеем пространную повесть о путях человеческой души, отпадшей от Отчего дома, спустившейся до дна и снова поднявшейся через покаяние. В этой повести что ни слово, ни образ, то материал для долгих размышлений: и отделение от Отца как начало греха, и уход в дальнюю страну, и расточение своих богатств, и все дальнейшие образы притчи. Остановимся на главном моменте притчи - рассмотрим, как началось восхождение грешника из бездны греха, как совершилось это чудо?

Блудный сын, выделив себе свое, потерял все в этом мире - он лишился всех радостей жизни, потерял родину, поддержку семьи, не имел куска хлеба, был совершенно одинок - все пути в этом мире были для него закрыты. "Скорбь и теснота всякой души делающей злое". Но тут-то и совершается божественное чудо: в самой тесноте - освобождение, в самой скорби - спасение. И среди нас есть люди, дошедшие до предела скорби. Им кажется, что гибель вокруг них - пусть они утешатся. Когда человек доходит до такого положения, когда ему закрыты все пути в горизонтальной плоскости, ему открывается дорога вверх! И вода, стиснутая со всех сторон, подымается вверх, и душа, сжатая, сдавленная, стесненная скорбью, поднимается к небу. Благо нам, если мы сами, вовремя внутренне освобождаемся от широких путей мира сего, если ни удобства жизни, ни богатство, ни удача не заполняют нашего сердца и не отвлекают от самого главного.

В противном случае Господь во гневе своем сокрушает наших идолов - комфорт, карьеру, здоровье, семью, чтобы мы поняли наконец, что есть Единый Бог, которому надо кланяться.

Но, скажут, - разве мы не видим, что часто страдания не обращают душу человека к Богу, что они бесплодно раздавливают его и являются таким образом бессмысленными.

Обратимся к грешному из притчи - почему страдания были спасительны? Почему он, "войдя в себя", нашел путь спасения? - Потому что он вспомнил Дом Отца, потому что он твердо знал, что есть этот дом, потому что он любил его, потому что, оставив язык образов, грешник этот верил в Бога.

Вот что спасает нас в страданиях, вот что открывает нам врата Небесного Чертога - единственные врата, в которые стоит стучаться.

Слезы так значительны, потому что они потрясают весь организм. В слезах, в страданиях истаевает наша плоть земная и рождается тело духовное, плоть ангельская.

Тело духовное созидается слезами, постом, бодрствованием.

Что такое сонливость, рассеянность, трудность молитвы, "окамененное нечувствие" - как не явная смерть, результат греха, убивающий нас, данная нам в прямом нашем опыте, в наблюдении над собой, смерть до смерти.

Кто восставит, кто воскресит? Какая сила может обратить мертвое в живое? - Сила Божия, и на нее мы надеемся снова и снова.

В нашей жизни мы знаем наверно только то, что мы умрем; это единственно твердое, для всех общее и неизбежное. Все переменчиво, ненадежно, тленно, и любя мир, его красоту и радости, мы должны включить в нашу жизнь этот последний завершительный и тоже, если мы захотим, могущий быть прекрасным, момент - нашу смерть.