51. И истина требует, подобно всем женщинам, чтобы ее любовник стал ради нее лгуном, но не тщеславие ее требует этого, а ее жестокость.
52. И правдивость есть лишь одно из средств, ведущих к познанию, одна лестница, -- но не /сама/ лестница.
52. И правдивость есть лишь одно из средств, ведущих к познанию, одна лестница, -- но не /сама/ лестница.
53. Жизнь ради познания есть, пожалуй, нечто безумное; и все же она есть признак веселого настроения. Человек, одержимый этой волей, выглядит столь же потешным образом, как слон, силящийся /стоять/ на голове.
54. Для познающего всякое право собственности теряет силу: или же все есть грабеж и воровство.
55. Лишь недостатком вкуса можно объяснить, когда человек познания все еще рядится в тогу "морального человека": как раз по нему и /видно/, что он "не нуждается" в морали.
56. Изолгана и сама ценность познавания: познающие говорили о ней всегда в свою защиту -- они всегда были слишком исключениями и почти что преступниками.
57. Вы, любители познания! Что же до сих пор из любви сделали вы для познания? Совершили ли вы уже кражу или убийство, чтобы узнать, каково на душе у вора и убийцы?
58. Видеть и все же не верить, -- первая добродетель познающего; видимость -- величайший его искуситель.
59. Чем ближе ты к полному охлаждению в отношении всего чтимого тобою доныне, тем больше приближаешься ты и к новому разогреванию.
60. В усталости нами овладевают и давно преодоленные понятия.
61. Нечто схожее с отношением обоих полов друг к другу есть ив отдельном человеке, именно, отношение воли и интеллекта (или, как говорят, сердца и головы) -- это суть мужчина и женщина; между ними дело идет всегда о любви, зачатии, беременности. И заметьте хорошенько: /сердце/ здесь мужчина, а /голова/ -- женщина!
62. Одухотворяет сердце; дух же сидит и вселяет мужество в опасности. О, уж этот язык!
63. Лишь человек делает мир мыслимым -- мы все еще заняты этим: и если он его однажды понял, он чувствует, что мир отныне его /творение/ -- ах, и вот же ему приходится теперь, подобно всякому творцу, /любить/ свое творение!
64. Высшее мужество познающего обнаруживается не там, где он вызывает удивление и ужас, -- но там, где далекие от познания люди /воспринимают/ его поверхностным, низменным, трусливым, равнодушным.
65. Это свойственное познаванию хорошее, тонкое, строгое чувство, из которого вы вовсе не хотите сотворить себе добродетели, есть цвет многих добродетелей: но заповедь "ты должен", из которого оно возникло, уже не предстает взору; корень ее сокрыт под землей.
66. Больные лихорадкой видят лишь призраки вещей, а те, у кого нормальная температура, -- лишь тени вещей; при этом те и другие нуждаются в одинаковых словах.
67. Что вы знаете о том, как сумасшедший любит разум, как лихорадящий любит лед!
68. Кто в состоянии сильно ощутить взгляд мыслителя, тот не может отделаться от ужасного впечатления, которое производят животные, чей глаз медленно, как бы на стержне, /вытаращивается/ из головы и оглядывается вокруг.
69. Он одинок и лишен всего, кроме своих мыслей: что удивительного в том, что он часто нежится и лукавит с ними и дергает их за уши! -- А вы, грубияны, говорите -- он /скептик/.
70. Кому свойственно отвращение к возвышенному, тому не только "да", но и "нет" кажется слишком патетическим, -- он не принадлежит к отрицающим умам, и, случись ему оказаться на их путях, он внезапно останавливается и бежит прочь -- в заросли скепсиса.
71. Когда спариваются скепсис и томление, возникает /мистика/.
72. Чья мысль хоть раз переступала мост, ведущий к мистике, тот не возвращается оттуда без мыслей, не отмеченных стигматами.
73. Вера в причину и следствие коренится в сильнейшем из
инстинктов: в инстинкте мести.
74. Кто чувствует несвободу воли, тот душевнобольной; кто отрицает ее, тот глуп.
75. Совершенное познание необходимости устранило бы всякое "долженствование", -- но и постигло бы необходимость "долженствования", как следствие незнания.
76. Против эпикурейцев. -- Они избавились от какого-то заблуждения и наслаждаются волей, как бывшие пленники. Или они преодолели, либо верят в то, что преодолели, противника, к которому испытывали ревность, -- без малейшего сочувствия к тому, кто ощущал себя не в плену, а в безопасности, -- без сочувствия и к страданию самих преодоленных.
77. Я различаю среди философствующих два сорта людей: одни всегда размышляют о своей защите, другие -- о нападении на своих врагов.
78. Нести при себе свое золото в неотчеканенном виде связано с неудобствами; так поступает мыслитель, лишенный формул.
79. /Дюринг/: человек, отпугивающий сам от своего образа мыслей и, как вечно тявкающий и кусачий пес на привязи, улегшийся перед своей философией. Никто не пожелает себе такую обрызганную слюною душу. Оттого его философия не привлекает.
54. Для познающего всякое право собственности теряет силу: или же все есть грабеж и воровство.
55. Лишь недостатком вкуса можно объяснить, когда человек познания все еще рядится в тогу "морального человека": как раз по нему и /видно/, что он "не нуждается" в морали.
56. Изолгана и сама ценность познавания: познающие говорили о ней всегда в свою защиту -- они всегда были слишком исключениями и почти что преступниками.
57. Вы, любители познания! Что же до сих пор из любви сделали вы для познания? Совершили ли вы уже кражу или убийство, чтобы узнать, каково на душе у вора и убийцы?
58. Видеть и все же не верить, -- первая добродетель познающего; видимость -- величайший его искуситель.
59. Чем ближе ты к полному охлаждению в отношении всего чтимого тобою доныне, тем больше приближаешься ты и к новому разогреванию.
60. В усталости нами овладевают и давно преодоленные понятия.
61. Нечто схожее с отношением обоих полов друг к другу есть ив отдельном человеке, именно, отношение воли и интеллекта (или, как говорят, сердца и головы) -- это суть мужчина и женщина; между ними дело идет всегда о любви, зачатии, беременности. И заметьте хорошенько: /сердце/ здесь мужчина, а /голова/ -- женщина!
62. Одухотворяет сердце; дух же сидит и вселяет мужество в опасности. О, уж этот язык!
63. Лишь человек делает мир мыслимым -- мы все еще заняты этим: и если он его однажды понял, он чувствует, что мир отныне его /творение/ -- ах, и вот же ему приходится теперь, подобно всякому творцу, /любить/ свое творение!
64. Высшее мужество познающего обнаруживается не там, где он вызывает удивление и ужас, -- но там, где далекие от познания люди /воспринимают/ его поверхностным, низменным, трусливым, равнодушным.
65. Это свойственное познаванию хорошее, тонкое, строгое чувство, из которого вы вовсе не хотите сотворить себе добродетели, есть цвет многих добродетелей: но заповедь "ты должен", из которого оно возникло, уже не предстает взору; корень ее сокрыт под землей.
66. Больные лихорадкой видят лишь призраки вещей, а те, у кого нормальная температура, -- лишь тени вещей; при этом те и другие нуждаются в одинаковых словах.
67. Что вы знаете о том, как сумасшедший любит разум, как лихорадящий любит лед!
68. Кто в состоянии сильно ощутить взгляд мыслителя, тот не может отделаться от ужасного впечатления, которое производят животные, чей глаз медленно, как бы на стержне, /вытаращивается/ из головы и оглядывается вокруг.
69. Он одинок и лишен всего, кроме своих мыслей: что удивительного в том, что он часто нежится и лукавит с ними и дергает их за уши! -- А вы, грубияны, говорите -- он /скептик/.
70. Кому свойственно отвращение к возвышенному, тому не только "да", но и "нет" кажется слишком патетическим, -- он не принадлежит к отрицающим умам, и, случись ему оказаться на их путях, он внезапно останавливается и бежит прочь -- в заросли скепсиса.
71. Когда спариваются скепсис и томление, возникает /мистика/.
72. Чья мысль хоть раз переступала мост, ведущий к мистике, тот не возвращается оттуда без мыслей, не отмеченных стигматами.
73. Вера в причину и следствие коренится в сильнейшем из
инстинктов: в инстинкте мести.
74. Кто чувствует несвободу воли, тот душевнобольной; кто отрицает ее, тот глуп.
75. Совершенное познание необходимости устранило бы всякое "долженствование", -- но и постигло бы необходимость "долженствования", как следствие незнания.
76. Против эпикурейцев. -- Они избавились от какого-то заблуждения и наслаждаются волей, как бывшие пленники. Или они преодолели, либо верят в то, что преодолели, противника, к которому испытывали ревность, -- без малейшего сочувствия к тому, кто ощущал себя не в плену, а в безопасности, -- без сочувствия и к страданию самих преодоленных.
77. Я различаю среди философствующих два сорта людей: одни всегда размышляют о своей защите, другие -- о нападении на своих врагов.
78. Нести при себе свое золото в неотчеканенном виде связано с неудобствами; так поступает мыслитель, лишенный формул.
79. /Дюринг/: человек, отпугивающий сам от своего образа мыслей и, как вечно тявкающий и кусачий пес на привязи, улегшийся перед своей философией. Никто не пожелает себе такую обрызганную слюною душу. Оттого его философия не привлекает.
Обсуждения О Познании