«В России невыгодно быть экономным»: психотерапевт Павел Бесчастнов о том, как мозг воспринимает деньги.
«Жизнь — игра, а деньги — способ вести счет», — сказал однажды основатель CNN американский бизнесмен Тед Тернер.
«Жизнь — игра, а деньги — способ вести счет», — сказал однажды основатель CNN американский бизнесмен Тед Тернер.
Деньги сами по себе давно перестали быть только мерилом стоимости товаров: уровень доходов человека позволяет делать предположения о его успешности, качествах характера и даже привлекательности для сексуальных партнеров. Так что есть деньги с точки зрения психики?
Известный психотерапевт Павел Бесчастнов рассказал о том, как финансовые стратегии зависят от типа личности, можно ли говорить о специфическом «русском» отношении к деньгам, мешают ли художнику мысли о выгоде и как скажется на мотивации к труду введение базового безусловного дохода.
— Как именно деньги связаны с мотивацией?
— Наша система вознаграждения обучаема, и ей все равно, на что настраиваться. Помимо простых гедонистических радостей вроде секса и вкусной еды (хотя и тут все гибко: какой-нибудь бушмен может не оценить тартар или тирамису), она может реагировать и на более абстрактные поощрения, на которые завязаны социальные эмоции посложнее — стыд, гордость, самомнение, смущение, вина и так далее.
Деньги — универсальная единица вознаграждения, мы все растем в культуре, в которой многое измеряется через уровень дохода, поэтому по привлекательности деньги соизмеримы с биохимическими способами получения удовольствия. Яркий пример — игромания (я имею в виду не компьютерные игры, а азартные).
Она пока не признается официально как психическое расстройство, хотя это активно обсуждается (в диагностическом справочнике DSM-V она находится в приложении среди потенциальных расстройств).
— Как она возникает?
— По своей механике она очень похожа на химическую зависимость, алкогольную или наркотическую. Все игроманы чаще проигрывают, чем выигрывают (иначе это не было бы проблемой), и их это не останавливает. Но продолжают играть они не столько ради денег, сколько ради самой возможности выигрыша. А потом возникает баг под названием «эффект вкладчика» — когда человек склонен сохранять статус-кво и не менять стратегию, даже если она становится невыгодной.
— Но почему им не жалко терять свои деньги?
— Если бы результат игры был предсказуем, у игроков сработало бы когнитивное искажение под названием «отвращение к потерям»: обычно мы предпочитаем явную потерю возможному выигрышу. Но ожидание крупного приобретения серьезно перешибает тревоги и волнения.
Поэтому на разные лохотроны ведутся и люди осторожные, тревожные, испытывающие отвращение к потерям. Обычно они со скрипом идут на какие-то более мягкие изменения, например уйти на новую работу, сменить профессию — там есть риски, но возможный выигрыш существенно выше: условно, ты можешь потерять 15% от дохода и выиграть 30.
В этом случае рисковать, конечно, выгодно, но люди в таких ситуациях склонны сохранять то, что у них уже есть. А вот когда масштаб предлагаемой выгоды колоссален и превышает все возможные риски, люди готовы пробовать. На этом работают все пирамиды, кредиты, лохотроны, азартные игры, бизнес-тренинги, а более-менее стабильное повышение дохода на долгой дистанции не находит отклика.
С другой стороны, есть прямо противоположная легенда — о том, что большие выигрыши — это миф, надо просто долго трудиться. Но один труд не особо помогает — надо еще и разумно себя вести, выбирать правильную стратегию приложения усилий.
— Почему одни люди равнодушны к деньгам, а другие на них зациклены?
— Американский психиатр Роберт Клонингер предложил теорию, определяющую личность через генетически обусловленную склонность к определенным реакциям на стимулы. В ней четыре ключевых показателя. Первый — зависимость от вознаграждения. Люди, зависимые от вознаграждения, испытывают повышенную потребность в поощрении, они более эмоциональны, социальны, и им труднее справиться с сиюминутными искушениями.
Второй — поисковое поведение: насколько живо человек реагирует на новые стимулы. Люди с высоким поиском новизны более импульсивны, легче потакают своим желаниям и склонны к необоснованным тратам.
Третий фактор — избегающее поведение. Оно показывает, насколько человек склонен проявлять осторожность и избегать риска.
Четвертый — настойчивость: способность последовательно осуществлять какой-либо тип поведения. Неважно, хороший или плохой, полезный или вредный — условно, то, насколько человек готов ломиться в одну и ту же дверь, реализовывать один и тот же поведенческий паттерн. Люди с низкой настойчивостью легко прекращают деятельность, если не получают быстрого удовлетворения: им не хватает терпения ждать отсроченных вознаграждений.
«Сейчас в России невыгодно быть трудолюбивым, экономным, «копеечка к копеечке» и нудно строить карьеру в надежде на вознаграждение в будущем — никаких гарантий это не дает»
Все эти категории не хорошие и не плохие, они имеют свои плюсы и минусы, и все они сказываются на отношении к финансам. Автор модели привязывает все факторы к нейромедиаторам: поисковое поведение — к допамину, избегающее — к серотонину, зависимость от вознаграждения — к эндорфину, и настойчивость — к ацетилхолину. Тут он немного притягивает за уши, такая прямая нейробиологизация мне кажется слишком наивной, но зато это удобная рабочая модель.
— Есть довольно устойчивый миф о том, что русские в целом не склонны уважать деньги и частную собственность: мол, исторически богатство в нашей стране ассоциируется с воровством. Есть ли в нем доля правды или это стереотип?
— Я уверен, что это стереотип. В каждом поколении люди склонны из локальных сиюминутных исторических реалий делать какие-то выводы, но рассуждения о менталитете — это чистой воды самооправдание, менталитет меняется в любую сторону в зависимости от условий.
То, что экономическое состояние страны до сих пор оставляет желать лучшего, не связано с тем, что у нас не было протестантской морали, а у немцев она есть. На протяжении Нового времени немцы были примером вечно пьяного, агрессивного, тупого быдла, а изощренными интеллектуалами, продвинутыми в сложных технологиях, считались итальянцы.
В это время итальянцы придумывали банковскую систему, архитектуру и многое другое, а немцы тем временем в Тридцатилетней войне резали друг друга. А сейчас Германия — образец порядка, а итальянцев обычно воспринимают как расслабленных гедонистов. Или, например, Северная и Южная Корея — один и тот же народ демонстрирует разные паттерны поведения.
Я уверен, что в нашем национальном характере нет ничего особенного, никакого вековечного рабства народа, наша история не сильно лучше и не сильно хуже любой другой истории. Проблема в другом: сейчас в России невыгодно быть трудолюбивым, экономным, «копеечка к копеечке» и нудно строить карьеру в надежде на вознаграждение в будущем — никаких гарантий это не дает.
Поэтому в большинстве своем люди ведут себя прагматично и подстраиваются под обстоятельства среды. У нас без рисковые стратегии очень мало чего приносят, и нет особо смысла им следовать.
— Также распространено мнение, что человек творческой профессии не должен думать о прибыли, что настоящий художник выше этого. Насколько мысль о деньгах реально может отбить вдохновение?
— Подозреваю, что все происходит прямо противоположным образом: сначала у творческих людей нет денег, а потом появляются объяснения, почему их нет. Либо докажите обратное, либо покажите мне многих людей, которые имеют творческий успех, но отказываются от него из каких-то высших соображений. Такие случаи встречаются, но гораздо чаще встречаются «непонятые художники».
— Тут можно вспомнить Достоевского, который писал только за предоплату и в рекордно короткие сроки.
— Есть люди, которые отказываются делать попсу или творить на потеху публике, и их можно понять. Но это хорошо, когда у тебя есть выбор, когда ты можешь быть успешным в том, что тебе нравится. Можно считать оправданным разделение приоритетов на уровне «самое денежное из интересного» или «самое интересное из денежного», но не стоит противопоставлять прибыль и вдохновение.
Все теории про то, что художник должен быть бессребреником, — это надстройки, сделанные задним числом: люди верят в то, во что им выгодно верить. Лично я скептически отношусь к идеологии непризнанного гения, поскольку история показывает, что, если человек делает что-то выдающееся, современники его признают, каким бы странным он ни был.
Современники знали про Пушкина, что он солнце русской поэзии, современники знали про Шекспира, что он гений. Конечно, были и исключения вроде Ван Гога, но обычно они касались творцов с очень специфической психикой.
«Для комфортного существования человеку достаточно знать, что он живет лучше, чем большинство его окружения, войти в 10–15% людей с наиболее высоким доходом»
— А если человек — некий Перельман, тихий ученый, у которого есть талант, но он не умеет его монетизировать? С чего ему начать, чтобы развивать этот навык?
— Обычно человеку трудно меняться без веского повода, скорее он адаптируется, если его заставит жизнь — например, если жена ученого грозится от него уйти и ради того, чтобы она осталась, он готов научиться зарабатывать. Но есть и другое решение: можно попробовать отдать этот навык на аутсорс и найти человека, который будет искать способы заработать на ваших талантах. Например, жена ученого может взять монетизацию в свои руки, договариваться с инвесторами или издателями, рулить процессом.
— Недавно в Швейцарии обсуждали идею базового безусловного дохода, но от нее все-таки отказались. Как такие гарантии повлияли бы на мотивацию людей работать?
— В такой ситуации люди перестанут работать. Небольшой процент будет заниматься чем-то духоподъемным и развиваться, но в большинстве своем мы ленивые обезьянки, и, если раздать нам бананы, мы просто будем лежать на диванах и ничего не делать. Если нет вознаграждения, мотивация падает.
Не факт, что это плохо — все-таки общество существует для людей, а не люди для общества, и если поколение может позволить себе просто проесть ресурсы, накопленные предками, то почему бы и нет. Это вполне себе позиция, имеющая право на существование. А вот все социалистические эксперименты с обеспечением хоть небольшой, но финансовой стабильности закончились не очень хорошо — как в СССР, так и в современных государствах.
— Исследования показывают, что повышение уровня благосостояния не делает людей намного счастливее. Почему деньги так сильно нас мотивируют, но приносят не такое уж большое удовлетворение, когда мы их получаем?
— Деньги — лишь условный измеритель. Само по себе владение ими качество жизни не особо повышает. Конечно, с ними лучше, чем без них, и вы можете трансформировать их в какие-то приятные штуки, но это имеет значение только до определенного порога.
Для комфортного существования человеку достаточно знать, что он живет лучше, чем большинство его окружения, войти в 10–15% людей с наиболее высоким доходом. Дополнительные заработки сверх этого уже особой роли не играют. Почему так происходит? В общей механике системы вознаграждения можно условно выделить два компонента — мотивационный («want») и гедонистический («like»).
Первый отражает наши влечения и потребности, а второй — непосредственно удовольствие, все, что нам приятно. И деньги намного сильнее воздействуют на нас по принципу «want», чем по принципу «like», они скорее пробуждают стремление к счастью, чем обеспечивают его.
Известный психотерапевт Павел Бесчастнов рассказал о том, как финансовые стратегии зависят от типа личности, можно ли говорить о специфическом «русском» отношении к деньгам, мешают ли художнику мысли о выгоде и как скажется на мотивации к труду введение базового безусловного дохода.
— Как именно деньги связаны с мотивацией?
— Наша система вознаграждения обучаема, и ей все равно, на что настраиваться. Помимо простых гедонистических радостей вроде секса и вкусной еды (хотя и тут все гибко: какой-нибудь бушмен может не оценить тартар или тирамису), она может реагировать и на более абстрактные поощрения, на которые завязаны социальные эмоции посложнее — стыд, гордость, самомнение, смущение, вина и так далее.
Деньги — универсальная единица вознаграждения, мы все растем в культуре, в которой многое измеряется через уровень дохода, поэтому по привлекательности деньги соизмеримы с биохимическими способами получения удовольствия. Яркий пример — игромания (я имею в виду не компьютерные игры, а азартные).
Она пока не признается официально как психическое расстройство, хотя это активно обсуждается (в диагностическом справочнике DSM-V она находится в приложении среди потенциальных расстройств).
— Как она возникает?
— По своей механике она очень похожа на химическую зависимость, алкогольную или наркотическую. Все игроманы чаще проигрывают, чем выигрывают (иначе это не было бы проблемой), и их это не останавливает. Но продолжают играть они не столько ради денег, сколько ради самой возможности выигрыша. А потом возникает баг под названием «эффект вкладчика» — когда человек склонен сохранять статус-кво и не менять стратегию, даже если она становится невыгодной.
— Но почему им не жалко терять свои деньги?
— Если бы результат игры был предсказуем, у игроков сработало бы когнитивное искажение под названием «отвращение к потерям»: обычно мы предпочитаем явную потерю возможному выигрышу. Но ожидание крупного приобретения серьезно перешибает тревоги и волнения.
Поэтому на разные лохотроны ведутся и люди осторожные, тревожные, испытывающие отвращение к потерям. Обычно они со скрипом идут на какие-то более мягкие изменения, например уйти на новую работу, сменить профессию — там есть риски, но возможный выигрыш существенно выше: условно, ты можешь потерять 15% от дохода и выиграть 30.
В этом случае рисковать, конечно, выгодно, но люди в таких ситуациях склонны сохранять то, что у них уже есть. А вот когда масштаб предлагаемой выгоды колоссален и превышает все возможные риски, люди готовы пробовать. На этом работают все пирамиды, кредиты, лохотроны, азартные игры, бизнес-тренинги, а более-менее стабильное повышение дохода на долгой дистанции не находит отклика.
С другой стороны, есть прямо противоположная легенда — о том, что большие выигрыши — это миф, надо просто долго трудиться. Но один труд не особо помогает — надо еще и разумно себя вести, выбирать правильную стратегию приложения усилий.
— Почему одни люди равнодушны к деньгам, а другие на них зациклены?
— Американский психиатр Роберт Клонингер предложил теорию, определяющую личность через генетически обусловленную склонность к определенным реакциям на стимулы. В ней четыре ключевых показателя. Первый — зависимость от вознаграждения. Люди, зависимые от вознаграждения, испытывают повышенную потребность в поощрении, они более эмоциональны, социальны, и им труднее справиться с сиюминутными искушениями.
Второй — поисковое поведение: насколько живо человек реагирует на новые стимулы. Люди с высоким поиском новизны более импульсивны, легче потакают своим желаниям и склонны к необоснованным тратам.
Третий фактор — избегающее поведение. Оно показывает, насколько человек склонен проявлять осторожность и избегать риска.
Четвертый — настойчивость: способность последовательно осуществлять какой-либо тип поведения. Неважно, хороший или плохой, полезный или вредный — условно, то, насколько человек готов ломиться в одну и ту же дверь, реализовывать один и тот же поведенческий паттерн. Люди с низкой настойчивостью легко прекращают деятельность, если не получают быстрого удовлетворения: им не хватает терпения ждать отсроченных вознаграждений.
«Сейчас в России невыгодно быть трудолюбивым, экономным, «копеечка к копеечке» и нудно строить карьеру в надежде на вознаграждение в будущем — никаких гарантий это не дает»
Все эти категории не хорошие и не плохие, они имеют свои плюсы и минусы, и все они сказываются на отношении к финансам. Автор модели привязывает все факторы к нейромедиаторам: поисковое поведение — к допамину, избегающее — к серотонину, зависимость от вознаграждения — к эндорфину, и настойчивость — к ацетилхолину. Тут он немного притягивает за уши, такая прямая нейробиологизация мне кажется слишком наивной, но зато это удобная рабочая модель.
— Есть довольно устойчивый миф о том, что русские в целом не склонны уважать деньги и частную собственность: мол, исторически богатство в нашей стране ассоциируется с воровством. Есть ли в нем доля правды или это стереотип?
— Я уверен, что это стереотип. В каждом поколении люди склонны из локальных сиюминутных исторических реалий делать какие-то выводы, но рассуждения о менталитете — это чистой воды самооправдание, менталитет меняется в любую сторону в зависимости от условий.
То, что экономическое состояние страны до сих пор оставляет желать лучшего, не связано с тем, что у нас не было протестантской морали, а у немцев она есть. На протяжении Нового времени немцы были примером вечно пьяного, агрессивного, тупого быдла, а изощренными интеллектуалами, продвинутыми в сложных технологиях, считались итальянцы.
В это время итальянцы придумывали банковскую систему, архитектуру и многое другое, а немцы тем временем в Тридцатилетней войне резали друг друга. А сейчас Германия — образец порядка, а итальянцев обычно воспринимают как расслабленных гедонистов. Или, например, Северная и Южная Корея — один и тот же народ демонстрирует разные паттерны поведения.
Я уверен, что в нашем национальном характере нет ничего особенного, никакого вековечного рабства народа, наша история не сильно лучше и не сильно хуже любой другой истории. Проблема в другом: сейчас в России невыгодно быть трудолюбивым, экономным, «копеечка к копеечке» и нудно строить карьеру в надежде на вознаграждение в будущем — никаких гарантий это не дает.
Поэтому в большинстве своем люди ведут себя прагматично и подстраиваются под обстоятельства среды. У нас без рисковые стратегии очень мало чего приносят, и нет особо смысла им следовать.
— Также распространено мнение, что человек творческой профессии не должен думать о прибыли, что настоящий художник выше этого. Насколько мысль о деньгах реально может отбить вдохновение?
— Подозреваю, что все происходит прямо противоположным образом: сначала у творческих людей нет денег, а потом появляются объяснения, почему их нет. Либо докажите обратное, либо покажите мне многих людей, которые имеют творческий успех, но отказываются от него из каких-то высших соображений. Такие случаи встречаются, но гораздо чаще встречаются «непонятые художники».
— Тут можно вспомнить Достоевского, который писал только за предоплату и в рекордно короткие сроки.
— Есть люди, которые отказываются делать попсу или творить на потеху публике, и их можно понять. Но это хорошо, когда у тебя есть выбор, когда ты можешь быть успешным в том, что тебе нравится. Можно считать оправданным разделение приоритетов на уровне «самое денежное из интересного» или «самое интересное из денежного», но не стоит противопоставлять прибыль и вдохновение.
Все теории про то, что художник должен быть бессребреником, — это надстройки, сделанные задним числом: люди верят в то, во что им выгодно верить. Лично я скептически отношусь к идеологии непризнанного гения, поскольку история показывает, что, если человек делает что-то выдающееся, современники его признают, каким бы странным он ни был.
Современники знали про Пушкина, что он солнце русской поэзии, современники знали про Шекспира, что он гений. Конечно, были и исключения вроде Ван Гога, но обычно они касались творцов с очень специфической психикой.
«Для комфортного существования человеку достаточно знать, что он живет лучше, чем большинство его окружения, войти в 10–15% людей с наиболее высоким доходом»
— А если человек — некий Перельман, тихий ученый, у которого есть талант, но он не умеет его монетизировать? С чего ему начать, чтобы развивать этот навык?
— Обычно человеку трудно меняться без веского повода, скорее он адаптируется, если его заставит жизнь — например, если жена ученого грозится от него уйти и ради того, чтобы она осталась, он готов научиться зарабатывать. Но есть и другое решение: можно попробовать отдать этот навык на аутсорс и найти человека, который будет искать способы заработать на ваших талантах. Например, жена ученого может взять монетизацию в свои руки, договариваться с инвесторами или издателями, рулить процессом.
— Недавно в Швейцарии обсуждали идею базового безусловного дохода, но от нее все-таки отказались. Как такие гарантии повлияли бы на мотивацию людей работать?
— В такой ситуации люди перестанут работать. Небольшой процент будет заниматься чем-то духоподъемным и развиваться, но в большинстве своем мы ленивые обезьянки, и, если раздать нам бананы, мы просто будем лежать на диванах и ничего не делать. Если нет вознаграждения, мотивация падает.
Не факт, что это плохо — все-таки общество существует для людей, а не люди для общества, и если поколение может позволить себе просто проесть ресурсы, накопленные предками, то почему бы и нет. Это вполне себе позиция, имеющая право на существование. А вот все социалистические эксперименты с обеспечением хоть небольшой, но финансовой стабильности закончились не очень хорошо — как в СССР, так и в современных государствах.
— Исследования показывают, что повышение уровня благосостояния не делает людей намного счастливее. Почему деньги так сильно нас мотивируют, но приносят не такое уж большое удовлетворение, когда мы их получаем?
— Деньги — лишь условный измеритель. Само по себе владение ими качество жизни не особо повышает. Конечно, с ними лучше, чем без них, и вы можете трансформировать их в какие-то приятные штуки, но это имеет значение только до определенного порога.
Для комфортного существования человеку достаточно знать, что он живет лучше, чем большинство его окружения, войти в 10–15% людей с наиболее высоким доходом. Дополнительные заработки сверх этого уже особой роли не играют. Почему так происходит? В общей механике системы вознаграждения можно условно выделить два компонента — мотивационный («want») и гедонистический («like»).
Первый отражает наши влечения и потребности, а второй — непосредственно удовольствие, все, что нам приятно. И деньги намного сильнее воздействуют на нас по принципу «want», чем по принципу «like», они скорее пробуждают стремление к счастью, чем обеспечивают его.
Обсуждения Как мозг воспринимает деньги