Какое слово обитатели соцсетей считают главным в этом году?
Михеев: С большим отрывом в голосовании победил «фейк». Им называли медиановости, тексты в социальных сетях, видеоролики. Само явление стало характерным для этого года, когда мы видели в разных вариантах какие-то информационные сюжеты, сделанные с пропагандистскими целями, но с сомнительной истинностью.
Михеев: С большим отрывом в голосовании победил «фейк». Им называли медиановости, тексты в социальных сетях, видеоролики. Само явление стало характерным для этого года, когда мы видели в разных вариантах какие-то информационные сюжеты, сделанные с пропагандистскими целями, но с сомнительной истинностью.
Ваши коллеги из группы «Слово года» первое место отдали слову «крымнаш».
У нас оно второе в списке. В этом году слова, связанные с украинским конфликтом, вообще оказались довольно заметны. «Крымнаш» в «Словаре» появилось еще в апреле. Изначально было прямое высказывание: «Крым — наш», одобряющее включение украинского полуострова в состав России. Однако вскоре слова «склеились», а получившийся неологизм стал выражать некий сарказм по отношению к этому событию, обычно употребляющийся в контекстах типа: «цены растут, зато крымнаш»; «кризис развивается, зато крымнаш»; «все плохо, зато крымнаш». И часто слово используют не только для характеристики этой позиции, но и для называния тех, кто эту позицию разделяет: «он — крымнаш» или «там собрались одни крымнаши». В этом смысле его можно считать частью лексики, получившей название «язык ненависти». Этот год стал очень плодотворным в порождении обидных выражений, клеймящих оппонентов. Мы зафиксировали скачкообразный рост таких ярлычков.
Но и раньше оппонентам придумывали обидные прозвища.
Не в таких количествах. И выражения были более мягкими. В прошлом оппозиционеров называли, например, белоленточниками по наименованию символов белого цвета, который связывается с оппозиционным движением. А сейчас слово «белоленточники» приобрело нейтральную окраску.
А что пришло на смену?
Вместо мягких выражений появились «национал-предатели» и «пятая колонна». Это термины из разряда обидных, обвиняющих, как и «бандеровцы», «каратели», «укропы», «зомбированные».
Этими словами пользуются в прямом значении или с их помощью ерничают?
«Национал-предатели» и «пятая колонна» изначально вошли в оборот после выступления президента Владимира Путина в марте. В его речи никакой иронии не было: так он характеризовал тех, кто не любит Родину.
В этом году начала проявляться новая лексическая тенденция: прямые обвинения постепенно и отчасти парадоксальным образом теряют негативную окраску. Процесс имеет две стадии. Вначале одна сторона вешает на другую какой-то ярлык совершенно серьезно; а затем «противники» перехватывают инициативу, сами начинают именовать себя вроде бы обидным термином.
Вспомните «ватников» и «колорадов». Изначально так называли жителей юго-востока Украины, а потом всех, кто одобрял российскую позицию в украинском конфликте. Вскоре люди, полемизировавшие с украинской стороной, начали говорить: да, такие мы ватники, — делая акцент на гордости тем, что они занимают такую позицию. Подобные метаморфозы произошли и с «национал-предателями». Человек как бы говорит: «Пусть вы так меня называете, хорошо, я такой». Хотя подтекст в том, что сам он, естественно, национал-предателем себя не считает, а лишь выражает свой сарказм по отношению к этому. Ироническое употребление снижает серьезность, придает слову противоположную семантическую окрашенность. То есть обвинительный ярлык, будучи присвоенным адресатом обвинения, теряет свои обличительные свойства. Иронизируя над собой, человек обретает власть над ситуацией. Это некое проявление внутренней свободы, независимости от внешних обстоятельств.
Список неологизмов в основном связан с политикой?
Большая часть — да. Но есть и обычная бытовая лексика. Помимо «фейка» в этом году в русский язык прочно вошло слово «селфи». Делались попытки русифицировать этот термин, перевести или придумать новое обозначение. Например, предлагали «себяшки». Но они не прижились. Еще одно разговорное словечко, попавшее в словарь, — «норм». Параллельно в английском языке одним из слов года признано normcore, по аналогии с hardcore: оно означает альтернативу экстремальности, маргинальности. А наше слово — своего рода его аналог: «У меня все нормально, все хорошо, мне — норм».
Большинство филологов эти лексические конструкции называют мемами. И сомневаются в их полезном влиянии на развитие языка.
Я бы не сказал, что мемы бесполезны. Их миссия — расширить смысл уже существующих слов и выражений. Возьмите словосочетание «вежливые люди», которое было признано одним из выражений года. Оно обозначает людей внешне вежливых, но несущих некую угрозу. Так называли российские войска в Крыму, которые официально в крымском конфликте занимали пассивную позицию, но их подозревали в активном влиянии на результаты референдума о независимости. Синонимом «вежливых людей» можно считать и иронических «зеленых человечков». В начале года было заметно выражение «онижедети», которое появилось после разгона «Беркутом» на киевском Майдане протестующих студентов. Оно стало неким оправданием действий тех, кто выступал против тогдашней власти; сейчас же это слово практически вышло из оборота. Большинство мемов остаются знаками определенного года, определенного исторического периода, а затем они как бы «выходят из моды» и действительно умирают.
Истинно новых слов появляется мало и идет переработка старых. Значит ли это, что язык мельчает?
Нет, конечно. Наоборот, думаю, это явление позитивное. Любое расширение пространства языка ведет к его обогащению. Для языкового развития такой процесс вполне естественен. Если вы сравните язык XIX века с современным, то заметите наглядную динамику: старые слова обозначают уже не совсем то, что прежде. Сегодняшний дворник был когда-то владельцем постоялого двора, а институт — привилегированным женским учебным заведением. У лингвистов есть задача отслеживать смыслы, фиксировать новые значения. Собственно, для этого и придуманы конкурсы «Слово года» и «Словарь года».
Как мемы влияют на устную речь? Мы сейчас говорим иначе, чем лет десять назад?
В течение нескольких лет отчетливо прослеживается тенденция — рождение жанра устно-письменной речи. Это переписка в социальных сетях, которая является промежуточной формой коммуникации: по форме это речь письменная, но по типу общения она ближе к устной. В этих сетевых разговорах мало кто обращает внимание на правила орфографии, пунктуации. То есть это некая более свободная коммуникация по сравнению с нормативным письмом. В официальной речи также раздвигаются границы дозволенного, появляются стилистические казусы, которые раньше считались находящимися вне нормы: например, использование жаргонизмов в выступлениях чиновников. Но такое смешение стилей — одностороннее. Нельзя сказать, что официальная речь проникает в устную. Никто на улице не будет говорить языком государственной пропаганды.
С подачи президента в официальную речь чиновников начали проникать жаргонизмы. Например, министр культуры Москвы Сергей Капков советует всем оторвать «ж... от дивана», российский министр иностранных дел Сергей Лавров западных партнеров упрекает в попытке «взять на понт». Вас не коробит такое смешение стилей?
Тут многое зависит от установки. Если мы хотим видеть наше общество свободным и нетоталитарным, то расширение пространства свободной речи, уход от стерильной официальности — процесс позитивный. Конечно, многие могут усмотреть в этом посягательство на каноны, устои...
На культуру...
Культура — тоже понятие довольно широкое. Если культурой считать только то, что присутствует во всяких домах с колоннами и в официальных речах, которые произносятся с трибуны, то картина получится довольно унылая и печальная. Культура — живой процесс. И язык как проявление культуры тоже должен быть живым. Я не считаю «криминалом» то, что президент употребляет в речи какие-то обороты иногда на грани фола. Это часть некой общей тенденции: ведь, в том числе, и средства массовой информации постепенно расширяют стилевое многообразие и значительно чаще, чем раньше, используют в своих материалах выражения обычного бытового языка.
Но вместе с тем в обиход начала возвращаться лексика советских времен, когда свободы как раз не хватало.
Как человек, который жил в 70-80-е годы, в условиях этой самой советской пропаганды, могу сказать, что существующие страхи по поводу того, что все вернется, сильно преувеличены. Лексические знаки, речевые обороты, которые могут сегодня ассоциироваться с советским временем, — это всего лишь капельки, несопоставимые с масштабами существовавшей тогда тоталитарной пропагандистской системы. На эту тему есть хорошее выражение — фарш невозможно провернуть назад: даже если кому-то очень хочется, никакие намерения, пусть даже и чисто речевые, вернуть систему советской пропаганды не имеют шансов.
Беседовала Наталья Гранина
У нас оно второе в списке. В этом году слова, связанные с украинским конфликтом, вообще оказались довольно заметны. «Крымнаш» в «Словаре» появилось еще в апреле. Изначально было прямое высказывание: «Крым — наш», одобряющее включение украинского полуострова в состав России. Однако вскоре слова «склеились», а получившийся неологизм стал выражать некий сарказм по отношению к этому событию, обычно употребляющийся в контекстах типа: «цены растут, зато крымнаш»; «кризис развивается, зато крымнаш»; «все плохо, зато крымнаш». И часто слово используют не только для характеристики этой позиции, но и для называния тех, кто эту позицию разделяет: «он — крымнаш» или «там собрались одни крымнаши». В этом смысле его можно считать частью лексики, получившей название «язык ненависти». Этот год стал очень плодотворным в порождении обидных выражений, клеймящих оппонентов. Мы зафиксировали скачкообразный рост таких ярлычков.
Но и раньше оппонентам придумывали обидные прозвища.
Не в таких количествах. И выражения были более мягкими. В прошлом оппозиционеров называли, например, белоленточниками по наименованию символов белого цвета, который связывается с оппозиционным движением. А сейчас слово «белоленточники» приобрело нейтральную окраску.
А что пришло на смену?
Вместо мягких выражений появились «национал-предатели» и «пятая колонна». Это термины из разряда обидных, обвиняющих, как и «бандеровцы», «каратели», «укропы», «зомбированные».
Этими словами пользуются в прямом значении или с их помощью ерничают?
«Национал-предатели» и «пятая колонна» изначально вошли в оборот после выступления президента Владимира Путина в марте. В его речи никакой иронии не было: так он характеризовал тех, кто не любит Родину.
В этом году начала проявляться новая лексическая тенденция: прямые обвинения постепенно и отчасти парадоксальным образом теряют негативную окраску. Процесс имеет две стадии. Вначале одна сторона вешает на другую какой-то ярлык совершенно серьезно; а затем «противники» перехватывают инициативу, сами начинают именовать себя вроде бы обидным термином.
Вспомните «ватников» и «колорадов». Изначально так называли жителей юго-востока Украины, а потом всех, кто одобрял российскую позицию в украинском конфликте. Вскоре люди, полемизировавшие с украинской стороной, начали говорить: да, такие мы ватники, — делая акцент на гордости тем, что они занимают такую позицию. Подобные метаморфозы произошли и с «национал-предателями». Человек как бы говорит: «Пусть вы так меня называете, хорошо, я такой». Хотя подтекст в том, что сам он, естественно, национал-предателем себя не считает, а лишь выражает свой сарказм по отношению к этому. Ироническое употребление снижает серьезность, придает слову противоположную семантическую окрашенность. То есть обвинительный ярлык, будучи присвоенным адресатом обвинения, теряет свои обличительные свойства. Иронизируя над собой, человек обретает власть над ситуацией. Это некое проявление внутренней свободы, независимости от внешних обстоятельств.
Список неологизмов в основном связан с политикой?
Большая часть — да. Но есть и обычная бытовая лексика. Помимо «фейка» в этом году в русский язык прочно вошло слово «селфи». Делались попытки русифицировать этот термин, перевести или придумать новое обозначение. Например, предлагали «себяшки». Но они не прижились. Еще одно разговорное словечко, попавшее в словарь, — «норм». Параллельно в английском языке одним из слов года признано normcore, по аналогии с hardcore: оно означает альтернативу экстремальности, маргинальности. А наше слово — своего рода его аналог: «У меня все нормально, все хорошо, мне — норм».
Большинство филологов эти лексические конструкции называют мемами. И сомневаются в их полезном влиянии на развитие языка.
Я бы не сказал, что мемы бесполезны. Их миссия — расширить смысл уже существующих слов и выражений. Возьмите словосочетание «вежливые люди», которое было признано одним из выражений года. Оно обозначает людей внешне вежливых, но несущих некую угрозу. Так называли российские войска в Крыму, которые официально в крымском конфликте занимали пассивную позицию, но их подозревали в активном влиянии на результаты референдума о независимости. Синонимом «вежливых людей» можно считать и иронических «зеленых человечков». В начале года было заметно выражение «онижедети», которое появилось после разгона «Беркутом» на киевском Майдане протестующих студентов. Оно стало неким оправданием действий тех, кто выступал против тогдашней власти; сейчас же это слово практически вышло из оборота. Большинство мемов остаются знаками определенного года, определенного исторического периода, а затем они как бы «выходят из моды» и действительно умирают.
Истинно новых слов появляется мало и идет переработка старых. Значит ли это, что язык мельчает?
Нет, конечно. Наоборот, думаю, это явление позитивное. Любое расширение пространства языка ведет к его обогащению. Для языкового развития такой процесс вполне естественен. Если вы сравните язык XIX века с современным, то заметите наглядную динамику: старые слова обозначают уже не совсем то, что прежде. Сегодняшний дворник был когда-то владельцем постоялого двора, а институт — привилегированным женским учебным заведением. У лингвистов есть задача отслеживать смыслы, фиксировать новые значения. Собственно, для этого и придуманы конкурсы «Слово года» и «Словарь года».
Как мемы влияют на устную речь? Мы сейчас говорим иначе, чем лет десять назад?
В течение нескольких лет отчетливо прослеживается тенденция — рождение жанра устно-письменной речи. Это переписка в социальных сетях, которая является промежуточной формой коммуникации: по форме это речь письменная, но по типу общения она ближе к устной. В этих сетевых разговорах мало кто обращает внимание на правила орфографии, пунктуации. То есть это некая более свободная коммуникация по сравнению с нормативным письмом. В официальной речи также раздвигаются границы дозволенного, появляются стилистические казусы, которые раньше считались находящимися вне нормы: например, использование жаргонизмов в выступлениях чиновников. Но такое смешение стилей — одностороннее. Нельзя сказать, что официальная речь проникает в устную. Никто на улице не будет говорить языком государственной пропаганды.
С подачи президента в официальную речь чиновников начали проникать жаргонизмы. Например, министр культуры Москвы Сергей Капков советует всем оторвать «ж... от дивана», российский министр иностранных дел Сергей Лавров западных партнеров упрекает в попытке «взять на понт». Вас не коробит такое смешение стилей?
Тут многое зависит от установки. Если мы хотим видеть наше общество свободным и нетоталитарным, то расширение пространства свободной речи, уход от стерильной официальности — процесс позитивный. Конечно, многие могут усмотреть в этом посягательство на каноны, устои...
На культуру...
Культура — тоже понятие довольно широкое. Если культурой считать только то, что присутствует во всяких домах с колоннами и в официальных речах, которые произносятся с трибуны, то картина получится довольно унылая и печальная. Культура — живой процесс. И язык как проявление культуры тоже должен быть живым. Я не считаю «криминалом» то, что президент употребляет в речи какие-то обороты иногда на грани фола. Это часть некой общей тенденции: ведь, в том числе, и средства массовой информации постепенно расширяют стилевое многообразие и значительно чаще, чем раньше, используют в своих материалах выражения обычного бытового языка.
Но вместе с тем в обиход начала возвращаться лексика советских времен, когда свободы как раз не хватало.
Как человек, который жил в 70-80-е годы, в условиях этой самой советской пропаганды, могу сказать, что существующие страхи по поводу того, что все вернется, сильно преувеличены. Лексические знаки, речевые обороты, которые могут сегодня ассоциироваться с советским временем, — это всего лишь капельки, несопоставимые с масштабами существовавшей тогда тоталитарной пропагандистской системы. На эту тему есть хорошее выражение — фарш невозможно провернуть назад: даже если кому-то очень хочется, никакие намерения, пусть даже и чисто речевые, вернуть систему советской пропаганды не имеют шансов.
Беседовала Наталья Гранина
Обсуждения Как события 2014 года изменили русский язык